[южный мост обрушивается] Стихи 504-509
О горе! Молчаливой ночью мост обрушился в середине, поднятый гневом неистового наводнения[122]. В самом деле, Сена повсюду разлила своё царство и своей добычей покрыла равнину. Он опирался на южную возвышенность так же, как и башня, основанная на земле блаженного святого. Оба прильнули справа к городу[123], как один, так и другой.
[об отваге двенадцати воинов] Стихи 510-564
И вот поднявшиеся утром датчане все вместе идут решительно войной, вступают на плоты, обремененные доспехами и круглыми щитами, переплывают через Сену и окружают несчастную башню[124]. Большой они дали ей бой частыми метательными снарядами. Город трепещет, и сигнальные рога ревут, и слезами орошаются стены, и вся сельская местность стонет, и бурный поток отзывается шумом. В воздухе повсюду вперемешку камни и стрелы. Кричат наши и вопят датчане; вместе [с ними] дрожит вся земля; наши скорбят, а те радуются. И хотя граждане хотели бы, но не могут подойти к башне и доставить помощь тяжко дышащим сражающимся мужам. Число этих крепких бойцов под дюжину, даже страшных мечей датчан они никогда не боятся. Трудно выразить словами, как они бьются, но имена их следующие: Эрменфред, Эривей, Эриланд, Одаукр, Эрвик, Арнольд, Солий, Гозберт, Вуидон, Ардрад, и равным образом Эймард и Гозуэн[125]. Они соединились, чтобы привести многих из врагов к смерти.
Так как тёмные [варвары] не могли согнуть их души, эти глупцы установили перед воротами достойной сострадания крепости двухколесную повозку, наполненную высушенной травой. Подобно тому, как перед молниеносным ураганом над сельской местностью тихая ночь сменяет красоту высокого неба Феба и никому не следует, смеясь, пренебрегать своим домом, так же и дым скрыл дозорную башню с катапультами, погрузившимися на некоторое время в жар с громоподобным треском. Чтобы ястребы не погибли от гибельного дыхания костра, каждый [из двенадцати] отпустил поводья и позволил своим уйти. В то время, как все хотели его погасить как можно быстрее, не хватало сосудов, которыми можно было бы зачерпнуть влагу из потоков. Ведь они в дерзкой вылазке не страшились более никакого датчанина, который не осмелился бы коснуться угодий исповедника, ввиду совершенных перед этим, заслугами святого, чудес. Ибо не располагали они ничем, кроме разве что единственной небольшой бутыли, выбрасываемая из которой на высоко вздымающиеся костры светлая вода Сены тщетно растрачивалась на них, убегая из держащих её пальцев. Обезоруженный Нептун погибал от хромого Вулкана. Огонь скачет над башней и уничтожает её всю. Дубовые брусья издают громкие стоны, превозмогаемые огнем, так как костер оказался более повелительным, чем битва[126]. Воины её покинули и вступили на оконечность, оставшуюся от моста. Они выстроились и завязали новые бои, лютые с лютыми [врагами], пока Феб не склонил голову к морскому глубоководью. Метательные копья, камни и быстрые дротики[127], все вместе отправляли народ, враждебный Богу, позавтракать у Плутона в урне. Однако, поскольку он не мог одолеть в такой борьбе, то принялся кричать [двенадцати] воинам: «С доверием поспешите к нашим, мужи, ничего не бойтесь!» Но пустые были [эти обещания]. О горе! Они верят этим речам скверных притворщиков, надеясь, что смогут себя выкупить значительной ценой; по правде говоря, им не оставалось ничего другого в этот день. Увы, беззащитные, они достались мечу дикого племени, и на небо отправились их души в мертвенно-бледном потоке; они примут пальмовую ветвь мучеников и дорого доставшийся венец.
[южная башня рушится] Стихи 565-597
Вскоре, оставшись один, Эрвей[128] предстал перед взором язычников. Его сочли королём из-за блистательной внешности и красивого лица, и потому разбойники сберегли его [в надежде] на дары от него. Повсюду [его] взгляд различал распростёртых умерщвлённых любимых товарищей. Подобно льву при виде крови, он сам приходит в ярость, пытается ускользнуть от держащих [его] рук, с силой поворачивается во все стороны, словно опутанный, чтобы схватить оружие и отомстить за раны собственных друзей. Будучи не в состоянии справиться, он остается до того не побеждённым безумцами, что восклицает громовым голосом в [их] уши: «Рубите мне протянутую шею, никаких денег ни за что не вытащите за мою жизнь, раз вот эти погибли! Зачем позволять себе жить? Пусть обманется ваша алчность!» Его дыхание угасло не на этот день, но на следующий. Какие речи, какой язык, какие уста могут объявить о столь многих битвах, устроенных этими [храбрецами] на лугу высокочтимого? А сколько они умертвили норманнов? А сколько привели с собой живыми в город? Отныне никто из этих [врагов] не осмеливался больше подниматься [с кораблей] на широкие поля святого. Такой ужас вызвали у них мужи, о боях которых я рассказываю. Жестокие отдали Сене безжизненные тела [тех], похвала славному имени, беспримерной смерти, равно как битвам которых не перестанет летать на устах мужей[129], покуда солнце приучено украшать лучами потёмки ночи, а луна и звезды подобным образом подготовлять день. И после этого они валят башню, удручённую смертью стражей. Падает замертво поражённый метательным снарядом знаменосец датчан; его члены и дыхание отправляются к Харону. Пусть никто не пытается оспаривать то, что я говорю об этой битве, поскольку никто не рассказал бы о ней правдивее, так как я собственными глазами вбирал её; более того, мой рассказ согласуется с теми, кто сам участвовал в этом деле и смог вплавь спастись от мечей дикарей.
122
6 февраля, согласно
123
Если смотреть из Сен-Жермен-де-Пре на Сите, левый берег окажется далеко по правую руку.
124
Из этого пассажа следует, что, несмотря на свои повторные нападения, норманны всё ещё не обосновались на левом берегу. Согласно H. Delbruck (
125
Мы даём их имена такими, как они выгравированы на мраморной плите, установленной в 1889 г. при входе на улицу Малого Моста (Пти-Пон).
127