Нужно сказать, что ко времени тяги к полетам у нас с сыном уже состоялся разговор о том, что все люди смертны. Илья спрашивал меня, умрет ли он. Я сказала, что умрет для этого мира и для этой жизни с тем, чтобы пребыть с
Господом в жизни Небесной, которая никогда не кончается. Он спросил вновь, умрет ли он. Я поняла, что ему безумно страшно. Тогда я рассказала ему о том, что человек — величайшее Божие творение, что у каждого человека есть душа, которая, в отличие от тела, бессмертна. Что тело умирает, а душа после смерти оставляет свой храм —тело. Показала, что душу можно чувство-мать (например, когда очень радостно или, наоборот, горько и обидно). Рассказала о совести (что это непрестанная память о Боге, сторожевой пес над грешными мыслями) и привела пример, когда совесть в человеке напоминает ему о том, что поступает человек грешно. Успокоила, сказав, что он — христианин, он —Христов, Божий, а у Бога все живы и он не умрет. Конечно, свое посмертье всякий человек проводит по заслугам: праведники в блаженстве Богообщения, а грешники в адских муках. Поэтому-то так важно не грешить, ибо твоя теперешняя жизнь — временное явление. Гораздо важнее то, что с тобою произойдет после смерти тела.
В то время мы часто ходили в церковь, общались с батюшкой, которого сын любил и боялся как огня. Стоило только ему, когда мы бывали в центре города, увидеть купола «нашего» храма или батюшку, едущего на машине по своим делам, Илья становился тихим, спокойным и послушным на долгое время. Я брала его в храм на всю службу. Конечно, ему было трудно выстоять, к тому же он не понимал ни единого слова из того, что пели или произносили во время богослужения. Маялся, слонялся, сидел на полу или солее, но дожидался Святого Причастия. В такие дни мы устраивали дома праздник, я старалась сделать сыну какой-нибудь подарочек (совсем недорогой) в честь такого радостного события, как Святое Причащение. Не могу сказать, что все походы в церковь проходили гладко. Бывало, он не хотел туда идти из-за того, что не посмотрит любимых мультиков по телевизору (к сожалению, я не смогла должным образом противостать «телевизорной болезни», ибо все его друзья говорили только о героях мультфильмов, и сын не мог устоять против искушения и не посмотреть то, о чем говорят его друзья; единственное, что я могла сделать, так это объяснять сыну, насколько герои мультфильмов «не герои», насколько глуп и зол сюжет, но отвратить от просмотра до конца тогда так и не сумела). Я тотчас же «соглашалась» с его решением не идти к Литургии ради мультфильмов, говоря, что, так уж и быть, в гости к Господу пойду сегодня одна, без него. Он тут же начинал собираться со мною, приговаривая, что мультики подождут, а вот Господь огорчится, не увидев его в храме, да и батюшка будет спрашивать, где же Илюша.
Мой сын стал регулярно исповедываться с пяти лет. Я просила нашего духовного отца начать исповедывать мальчика с этого возраста, поскольку к искушениям добавлялись искушения, и я чувствовала, что с некоторыми из них одной только силой моего убеждения я не справляюсь. Кроме того, с началом регулярной исповеди у нас с сыном возникла некоторая новая форма общения — исповедная, церковная. Как-то так вышло, что и сын, и я стали помогать друг другу не согрешить. В частности, это касалось наших с ним отношений. Вновь и вновь перечитывали с ним Заповеди и в том месте, где речь шла об отношении отцов и детей, пришли к взаимному согласию, что не должны вести себя так, чтобы один раздражал другого (я или бабушка — его), а второй бы не почитал и перечил первому (он —бабушке или мне), поскольку так мы не спасаем, а губим друг друга. И я считаю, что раннее начало исповеди пошло ему только на пользу. С тех пор, прежде чем сделать что-либо, он задумывался, придется ли краснеть на исповеди за то, что было им сделано. Собираясь на службу, я спрашивала его, намерен ли он исповедаться сегодня. Бывало, что сын недоумевал: по его понятию, он не совершал никаких грехов. Тогда садились и потихонечку, спокойно разбирались в том, что и как он сделал. Постепенно выясняли: да, исповедаться нужно непременно, иначе как причащаться с грехами, тем более, что кое-что уже осмысляется им как явный грех..