Сын пытался меня просветить — вот такая-то смешная фамилия, поэтому мальчик (или девочка) теперь так называются. Объясняла ему, что человек не выбирает себе фамилии и не виноват в том, что кому-то его родовое имя кажется смешным. Не помогало. Я напрямую стала запрещать ребенку употреблять клички, прозвища и дразнилки, ведь при таком отношении он и сам станет объектом нападок. Так и вышло. Его стали дразнить за ношение очков, за легкую косину, за высокий голос, за малый рост, за фамилию. Справиться с обидами не удавалось. Не удавалось и внушить мальчику, что не стоит в ответ на обидное прозвище стараться выдумать что-нибудь еще более обидное. В ответ всегда звучало: «А он...».
В конце концов, опять вернулись к тому, с чего начали: с имени Небесного Покровителя, с переводов на русский язык имен его друзей и приятелей, к значению фамилий (то есть к тому, от чего была образована та или иная фамилия), к Ангелам-хранителям, к прегрешениям против них, когда человека дразнят Но все равно было: «А он...».
Тогда я сказала сыну, что ему не должно быть никакого дела до того, как кто-то ведет себя, даже если это касается его лично и непосредственно. Пусть кто-то и делает плохо, это не повод, чтобы вести себя подобным образом. Ведь что на самом деле происходит? Ты обижаешь больнее, если придумываешь более обидное прозвище. К чему стремимся? Быть лучше? Так будь. Тебя обзывают, а ты не обзывай, не успокаиваются — приструни, скажи, что так вести себя недостойно или по-детски. А еще лучше—сам никого не обзывай и не дразни. Не всегда, опять же, но помогает. По крайней мере, дразнилок и обидных прозвищ я довольно долго уже не слышу.
С кличками было иначе. Болезнь переименовывать себя и других началась по приезде домой из православной школы, на очередных каникулах. Вдруг замечаю, что Ваня — уже не Ваня, а Андрей — не Андрей. Более того, нечаянно слышу (а дети по-прежнему часто приходят к нам в дом), как они совещаются в выборе «достойной» клички друг для друга. Нет, это не было игрой «в индейцев». Речь шла о повседневной замене своего имени на кличку Дети разошлись по домам, а Илья самозабвенно писал на листке бумаги, как теперь кличут его товарищей и его самого.
Я незаметно включилась в его занятие. «О,— говорю,— как интересно! Вы все себе собак завели? А где их содержите?» Нет. Сын пояснил мне, что напротив каждого имени не имя собаки, а клички приятелей. Тогда я поинтересовалась, что за игра такая, как называется: «собачья стая»? «Свора»? Или еще как? Если у каждого теперь кличка —то, значит, новая игра как-то связана с собачьими ролями. Ах, снова нет. Я очень долго делала вид, что не понимаю, как собачьи клички связаны с именами детей. Сын сердился и негодовал на мою «непонятливость». Я поинтересовалась какая же теперь у него кличка? Такая-то. А почему не Тузик и не Шарик, впрочем, и Джим, и Бим, и Рекс тоже неплохо звучит. Вот к примеру, нужно будет мне его домой позвать, посвищу, покричу: «Шарик, Шарик, на-на-на!»— и он, как и местные собаки, прибежит на мой зов. Очень удобно.
Опять начались оправдания, что, дескать, все сейчас так поступают все так играют. Ну и что? Есть ли кто-нибудь из этих «всех» верующий?
Кто из «всех» ходит причащаться? Кто из «всех» знает о своем Ангеле-хранителе, о Небесном своем Покровителе? Вот видишь, практически никто. Но ты-то знаешь. И имя святого пророка Божия Илии попираешь, и меняешь его на прозвище, достойное разве что бессловесных животных. Постепенно кличек не стало. Более того, следуя моему примеру, всех своих друзей он стал называть полным именем, независимо от возраста: Анатолий, Николай, Андрей, Василий (даже если тем и по пять лет), а мальчикам это очень нравится. Я же стараюсь почти всегда обращаться к молодым людям «на Вы». Они подтягиваются, серьезнеют делаются взрослее в собственных глазах.
Драки и драчуны
Я всегда запрещала сыну драться. Убеждала его в том, что дерутся только глупцы, умные же люди всегда найдут способ договориться. Не получается договориться — уйди от драки. Пока он был маленьким, то до драк дело не доходило, может быть, он просто трусил, ведь росточка-то невеликого, да и худенький. Но он стал подрастать, и собственная весовая категория его уже перестала смущать. Обычная мальчишеская драчливость стала неукротимо рваться наружу.
Стал проситься (будучи еще в светской школе), чтобы я записала его в секцию единоборств. Аргумент один: если кто «полезет», то дать «сдачи». Не записала. Объяснила, что оружие, находящееся в руках, непременно когда-либо да выстрелит Так же и здесь: искусство борьбы однажды должно быть востребовано.