Хочу сказать, что мой мальчик пока достаточно целомудрен. Хотя он и осведомлен в вопросах интимной жизни людей, всем ходом его чувств и рассуждений можно управлять с позиций христианского миропонимания. Он намеренно не смотрит фильмов с «откровенными сценами» (а ими сейчас напичканы даже истории о похождениях Геракла или аргонавтов, и никогда не знаешь, где и когда на передний план выступит обнаженная натура); он не терпит, когда кто-то нецеломудренно говорит о потаенной стороне людских отношений, не дружит (или старается не дружить) с теми, для кого сей «интересный предмет» служит поводом постоянного беспокойства. Дай Бог все это сохранить.
ЦЕРКОВЬ
Сын уже четыре года послушничает при алтаре. Почти каждое воскресное утро, а теперь еще и каждый субботний вечер, а иногда и чаще на протяжении четырех лет мы с сыном спешим в храм. Он — в алтарь, я — на клирос. Мы оба любим каждый свое послушание и живем, что называется, от службы до службы. Если он болеет или занят в школе, то скучает по нашему храму и со страстью в голосе повторяет: «Не могу, хочу к алтарю. Хочу в наш храм, к нашему батюшке». Благоговеет перед священством, у всех подряд батюшек просит благословения, целуется со всеми старцами, каких только встречает. Я всегда прошу его решать возникшие нравственные и духовные проблемы со священниками: с нашим батюшкой или с духовенством их школы.
Сын принес домой целый мешок угля, ладана, огарков свечей со святого престола. Он точно знает, какой огарочек «греческий», а какой — «патриарший». Любит окуривать квартиру ладаном. У него своя маленькая библиотечка духовной литературы. Он имеет свой каноник и свой молитвенник. Его по-прежнему впечатляет мученичество. Некоторое время назад наш батюшка находился на лечении совместно со священниками, вызволенными из чеченского плена, которых пытали: одному отрезали фаланги пальцев, другому вырезали ножом на лице кресты, их принуждали отречься от Христа, но они не отреклись, стали исповедниками.
Теперь мальчик бредит этим. В одном из сочинений написал, что истинное счастье —пострадать за Христа. Однако, чтобы потерпеть за Христа, нужно много Его возлюбить. А мы иногда не способны на это. Чтобы терпеть муки Христа ради, надо приучить себя сначала к малому: отказаться от некоторых ненужных удовольствий (не смотреть бокса по телевизору, например), научиться терпеть обиды, не стыдиться своих христианских принципов (ведь кому-то они кажутся дикими, отсталыми, ограничивающими «свободу личности») и не чувствовать себя «белой вороной», это тоже подвиг. Ведь верный в малом и во многом верен.
Сейчас сын строго соблюдает посты и противится тем взрослым, кто не понимает его настроя и пытается во время поста накормить его чем-нибудь скоромным. А взрослые не понимают ребенка, который может отказаться от бекона, торта или мороженого. Перед каждым постом он спрашивал меня, как ему поститься: строгим постом или послабленным (с молоком и яйцами). Я всегда отвечала, что это только его решение, ибо только он может решить, как ему поститься. Скажи я ему: ослабь пост, а окажется, что он был способен на более строгий. Скажи: строгий, а он не выдержит. Так что пост он должен избрать для себя сам, причем смысл поста — не только воздержание в еде.
Мы договариваемся не смотреть телевизора постами, стараемся поговорить о тех событиях в жизни Церкви, которые случались в тот или иной день, приходящийся на пост. Бывало и так, что, находясь в неверующей семье во время поста и глядя на обильную скоромную трапезу хозяев (мы или пили чай, или просили хозяев отварить нам картошечки), сын осторожненько просил: может быть, съесть ему кусочек мясца, так оно аппетитно пахнет... Я не запрещала ему, говоря: конечно же, если это принесет тебе радость и наслаждение, ешь. Ведь не пища приближает нас к Богу. Подумав, Илья отвергал мысли о скоромной трапезе. Дескать, ну, наемся я. А дальше? Только казниться буду, что нарушил пост, терпеть лучше, и на душе чище и спокойнее. А в последнее время стал говорить мне, что, конечно же, он любит и Рождество, и Пасху, и Успенье, и День Петра и Павла, но жаль, что посты кончаются очень скоро.
Благодаря ребенку у нас в доме молятся перед едой и после еды, он строго следит за этим. Причем благословлять трапезу как единственному мужчине в семье всегда предоставляется ему Я вижу и чувствую, что храм — это единственное место, где сын находится в ладу и со мной, и с собой, и с окружением.
Бывают и казусы. Если мне не удается убедить мальчика в нецелесообразности какого-нибудь намерения, то говорю ему: пойди, благословись на задуманное (или просимое) у батюшки. Благословит — делай. Не благословит — не обессудь. Однажды возмутился: что это ты, дескать, чуть что — благословляться меня отправляешь. Ну, говорю, может быть ты и крест с себя тогда уже снимешь. Если ты делаешь что-то, что считаешь правильным, то почему не благословишься на это? А если знаешь, что не прав, почему тогда делаешь? Молчит. Но не делает того, что собрался было делать.