— Ты знаешь, что у тебя красивые глаза?
— Знаю.
Майя шутливо вскинула голову.
— Тебе об этом часто говорили?
— О да, конечно…
— А кто-нибудь целовал твои глаза?
Аарне почувствовал, что его голос странно дрожит.
— Кажется, нет, — прошептала Майя.
— Тогда это сделаю я.
— Сумасшедший! Прошу тебя, не надо.
Они прислонились к каменной стене старого дома, дышавшей холодной сыростью. Таяло, вокруг фонарей дрожали желтые круги.
Аарне почувствовал под губами вздрагивающие веки и слегка щекочущие ресницы, а потом — ее губы… Странные мгновения. Губы девушки ответили очень робко и нерешительно…
Когда он отпустил Майю, она уже не отстранилась. Она улыбнулась как-то грустно и лениво и вздохнула:
— Зачем ты это сделал? Глупый, глупый мальчик…
Потом провела рукой по его застывшему лицу и потянула за руку.
Они зашагали в туман. Сырость охлаждала горячие щеки и врывалась в легкие. Неба не было видно, ноги ступали по снежной слякоти. Аарне заговорил. Он говорил много, как будто наверстывал упущенное. Чувствовалось, что он счастлив. Майя слушала его, тихо улыбаясь.
— Знаешь, Достоевский любил такие ночи… Он любил туман, в котором лица людей кажутся зелеными и больными…
— Брр. Мне холодно…
Майя подняла воротник и спрятала в нем лицо.
— Ты любишь Достоевского?
— Не знаю, я его не читала…
— Не читала? Хочешь, я принесу тебе?
Майя погладила его руку.
— Мне сейчас некогда читать. У меня вообще мало времени…
— Чем ты занимаешься?
— Откровенно говоря, ничем. — Майя немного смутилась. — Дни такие короткие, рано темнеет. Отец не выпускает меня поздно из дому. В Таллине всегда пускал, а здесь нет, говорит, что посмотрим…
— Я не понимаю.
— Я тоже, дорогой. Отец говорит, что сперва нужно завести хорошее знакомство, чтоб было спокойнее. А то появятся сомнительные друзья и тогда…
— Сомнительные? Это кто же? Я сомнительный? — заинтересовался Аарне.
Майя засмеялась:
— Может быть… У нас очень порядочная семья, как говорит папа.
— Кто твой отец?
— Как это — кто?
— Ну, кем он работает? — пояснил Аарне.
— Главным бухгалтером. Какое-то учреждение с длинным названием, какое-то «Вторпромглавсырье»… А твой отец?
— Умер.
— Гм… А мама?
— Колхозница. Примитивно, не так ли?
Аарне сжал кулаки.
Майя молча покачала головой и вдруг сказала:
— Вот мы и дома.
— Уже?
Аарне огляделся и только теперь заметил, что они стоят перед ее домом. Густой туман изменял все силуэты, и белые дома с мансардами казались совершенно одинаковыми.
— У вас красивый дом, Майя… Ты любишь его?
— Конечно, — удивилась девушка. — Зачем ты спрашиваешь об этом?
— Просто так… Если бы мне предложили индивидуальный дом и коммунальный, я бы выбрал последнее.
— А я первое, — сказала девушка. — Чем тебе не нравится такой красивый маленький домик?
Аарне не смог объяснить. Вместо ответа он спросил:
— Майя, а ты можешь сказать, почему тебе нравятся эти маленькие дома?
Девушка вертела перчатку.
— Могу. Вернее, здесь и объяснять-то нечего… Знаешь, когда приходишь сюда вечером, или ночью, или утром, все равно когда, то чувствуешь, что приходишь домой. А эти большие дома, там… там хлопают входными дверьми, кто-то шумит над головой, соседи варят щи… Когда выйдешь из дверей, на лестнице глазеют на тебя всякие типы… Ну, может, хватит?
— Откуда ты это знаешь?
— Представляю. Или ты не согласен?
Аарне молчал. Кругом было тихо, с деревьев падали на дорогу капли. Вдали блестел темный асфальт.
— Почему ты не отвечаешь? — не унималась Майя.
— Почему! — взорвался Аарне. — Иногда по вечерам я иду на окраину. В центре горят огни, а там — тишина. Темнота. А времени всего лишь половина десятого. Заборы, таблички: «Осторожно, злая собака». Пустые улицы… Иногда завоет на луну собака, и это все.
Майя слушала его, широко раскрыв глаза.
Аарне смутился:
— Ты обиделась, дорогая?
— Нет, только мне кажется, что ты не имеешь права ругать этих людей. Разве они виноваты в том, что любят тишину? Откуда ты знаешь, что они плохие? У тебя ведь нет такого дома.
В ее голосе прозвучали чуждые нотки.
— У меня его нет. Ты права.
— Ты мстишь тем, у кого есть дома?
— Да.
— За что, Аарне?
Опять ему не хватило слов.