Он взял ее за руку.
— Мама, слышишь! Пожалуйста, прекрати сейчас же!
— Видишь, как он с тобой разговаривает, — прошептала тетя.
— Мама, неужели у тебя нет ни капли гордости, зачем ты здесь плачешь? Ты же моя мама.
Мать подняла голову.
Тетя Ида не хотела сдаваться. Она поспешно заговорила:
— Где была твоя гордость, когда ты накинулся на меня, а? Где она была, когда ты относил в антиквариат мои книги? Есть ли в твоем дневнике что-нибудь, кроме двоек? Где ты пропадаешь каждую ночь, у какой девки ты бываешь? Говори, у какой?
Аарне хотелось закрыть тете рот. Но он только сжал кулаки и вышел в кухню. Он пил воду из ведра. Вода была теплой, и в ведре плавала муха. «Наверное, первая муха», — подумал Аарне. Его чуть не стошнило. Из комнаты доносились громкие голоса. Он пошел туда.
На диване сидели две женщины и плакали. Мать плакала сильнее, и тетя Ида заботливо ее обнимала. Аарне подошел к окну.
В комнату вошла сестра тети Иды. Ощупывая руками стены, она дошла до дивана и, проведя рукою по лицу матери, весело спросила:
— А это кто такая? Мать Аарне, что ли?
— Да…
— Смотри-ка, какой гость у нас… Ну, как вы там живете?
— Спасибо, хорошо…
— Ну, тогда все в порядке. Я кормила цыплят… У вас уже есть цыплята?
— Амалия, выйди, — сказала вдруг тетя Ида.
— Что?
— Я сказала, уходи!
— Почему?
— Сколько раз мне повторять? Уйди в другую комнату!
— Но почему? Я хочу поговорить с гостьей…
— Не твое дело… Уходи!
— Ты как базарная торговка… — сказала обиженно тетя Амалия и, хлопнув дверью, вышла.
— Да, — сказала через некоторое время тетя Ида уже спокойнее. — Аарне совсем бессовестный. Как он со мной разговаривает! Так со мной не говорили даже эти грубые русские политические агенты!..
— Аарне, Аарне… — вздохнула мать.
— И что у него за связи! Знаешь ли ты, что он связался с девчонкой, которая несколько раз пыталась покончить с собой?
В тот день тетя Ида превзошла самое себя. Она боролась, боролась так, как никогда раньше.
— Мама, мы сейчас же уйдем. То, что ты делаешь, противно! Как ты можешь здесь плакать?
Мать покачала головою и медленно поднялась.
— Подождите, я сейчас принесу кофе… Куда же вы пойдете… у меня и печенье есть, — улыбалась тетя.
— Нет, спасибо, — сказала мать, — мы пойдем.
— Хорошо, — сказала тетя Ида. — Идите и разберитесь сами. Мои условия: испытательный срок — две недели. Если случится еще что-нибудь, ты, Аарне, собираешь свои вещи. Вот так… Вы все же могли бы выпить кофе…
Она проводила их до дверей и нежно сказала:
— Глядите-ка, уже и подснежники показались. Очень милые цветы… Ну, передавайте привет всем домашним… и разберитесь в этих делах. Аарне, когда вернется, расскажет мне.
ОНИ СИДЕЛИ НА СКАМЕЙКЕ У АВТОБУСНОЙ СТАНЦИИ. Кругом были лужи. Стаи серых голубей дрались из-за крошек. Аарне посмотрел на сидящих рядом. Светловолосая девушка глядела вдаль. Юноша, сидевший с нею, спросил:
— Хочешь конфет?
— Нет, — ответила девушка, не шевелясь. Седой старик недоверчиво разглядывал молодых парней. Куражился пьяный, и другу с большим трудом удалось его унять.
— Автобус уйдет через час. — Аарне посмотрел на часы. — Сейчас ровно шесть.
— Твои часы спешат.
— Нет. Я проверял.
В стоявшем поблизости автобусе играло радио. Чайковский. Скрипичный концерт.
— Послушай, сынок, неужели ты не хочешь стать порядочным человеком?
— То есть как это — порядочным?
— Ну как все…
— Как все? Не хочу.
Мать опустила голову.
— Но так нельзя себя вести.
— Как?
— Ты смеешься надо мной. Тетя Ида мне все рассказала. Ты с ней так грубо разговариваешь. И скажи: где эта книга?
— Я не знаю.
— А ты не врешь?
— Мама, я не могу тебе ничего доказать. Но если ты не веришь, то не верь…
Автобус со скрипичным концертом Чайковского уехал. Небо на западе прояснилось. Через некоторое время мать сказала подчеркнуто резким тоном:
— Что это за девчонка, с которой ты никак не можешь развязаться?
На ее лице появилось смущение.
— Мама, пожалуйста, не говори так.
— Как?
— Ты и сама понимаешь, мама…
— Я не знаю, о чем ты думаешь… Я знаю то, что говорит тетя Ида… Если она действительно… хотела покончить с собою, и даже несколько раз, то я не понимаю, почему ты к ней так сильно привязался…
Аарне не знал, смеяться ему или плакать.