— И ты веришь в это?
— А почему бы мне не верить?
Конечно, как же не верить седой женщине…
— Что ж, верь. Мне ты все равно не веришь.
— Сын, не говори так. Тетя Ида любит тебя.
— Я это очень хорошо знаю.
Мать удивилась.
— Почему же ты ее не слушаешь, если она тебя любит?
— Ее любовь делает меня хуже.
Мать замолчала.
— Который час?
— Половина седьмого.
— Скоро придет автобус…
Аарне кивнул.
— Отчего ты такой легкомысленный? — спросила мать.
— Я всегда был таким, ты же знаешь.
— И ты гордишься этим?
— Нет, я не горжусь… Мама, но ты все-таки ошибаешься… Я думаю довольно много.
— Неправильно думаешь, сынок.
— Каждый человек думает по-своему правильно!
— Постарайся думать так, как другие.
— Я не хочу!
— Когда-нибудь все равно придется. Нельзя же быть одному.
— Я не верю, — прошептал Аарне. — Я не хочу быть трезвым, тихим, порядочным… Не хочу!
— Почему? — На лице матери отразилось непонимание.
Аарне не знал, что ответить.
— Я хочу, чтобы мир стал лучше, — сказал он, наконец, и улыбнулся. — И это не так уже просто.
— И для этого нужно причинять боль другим?
— Иногда нельзя иначе.
— Как же ты думаешь жить?
Носком ботинка Аарне чертил на песке какие-то фигуры.
— Неужели ты не можешь исправиться? — спросила мать.
— Как?
— Ты не можешь под нее подделаться?
— Нет, мама. Так, как ты думаешь, не могу.
— Что же ты собираешься делать?
— Не знаю.
— Но новую квартиру я тебе не буду искать.
— Я знаю.
— Неужели ты не можешь делать так, как она хочет? Она человек из старого мира, не говори же ей обо всем по-новому. Неужели ты не можешь ее порадовать?
— Нет.
— Хочешь, чтобы тебя вышвырнули на улицу?
— Нет.
— Чего же ты хочешь тогда?
— Я сказал, что не знаю… И все-таки я хочу жить и видеть жизнь… Я хочу… жить, понимаешь?
— Что же, тетя Ида мешает тебе жить?
— Нет.
— Что ты ей скажешь?
— Я еще не знаю… я подумаю.
— Я тебя очень прошу, постарайся с ней поладить.
Подъехал автобус. Со всех сторон высыпали люди с чемоданами и пакетами.
— Ладно, я постараюсь. Если что-нибудь случится, это будет не моя вина.
— Я должна идти.
Мать взяла вещи и пошла к автобусу. Через несколько минут автобус, разбрызгивая грязь, уехал…
— НУ? — СПРОСИЛА ТЕТЯ ИДА. У нее на коленях сидел рыжий кот.
Аарне, снимая ботинки, пожал плечами.
Даже для себя неожиданный день
Как-то вечером Майя и Аарне снова пошли к Эсте Лийгер. Майя сказала, что у нее в папке масса рисунков.
Эста Лийгер сняла измазанный красками фартук. Она немного похудела, может быть, из-за весны… Она сразу же обратилась к Майе:
— Ну, показывайте!
Снова они разложили на полу рисунки и наклонились над ними. Лийгер говорила Майе о чем-то очень профессиональном. Аарне заглянул через плечо девушки и почувствовал острое разочарование. Нет, нет, все было в порядке, нельзя было сказать ничего плохого, и это было страшнее всего… Аккуратно, старательно, корректно… Аарне на мгновение закрыл глаза и отошел в сторону. Он очень ждал этого момента. И что же? Еще в прошлый раз мелькнула эта мысль, а теперь она нахлынула, как тяжелая волна. Майя, кивая, слушала Лийгер. Внезапно Аарне все стало неприятно: эта комната, мазня на полу, Майя. Это чувство было таким ясным и неожиданным, что он даже испугался. Когда Лийгер спросила у Майи, пойдет ли она в художественное училище, девушка ответила: «Да»… На второй вопрос — для чего — Майя ничего не сумела ответить. «Она пойдет, пойдет для того, чтобы не потерять меня», — думал Аарне. «Перестань, ты сам все время хотел этого», — ответила совесть. «Как ты можешь так резко менять свои чувства?» — «Перестань, еще ничего не изменилось… Я совсем не этого хотел! Откуда я знал, что так получится?» — «Ты только сейчас это понял? — спросила совесть. — Теперь поздно» — «Замолчи», — прошептал Аарне совести. И громко попросил:
— Пожалуйста, покажите что-нибудь.
— Что?
— Просто покажите свои работы.
Аарне и Эста Лийгер были хорошими друзьями еще с той поры, когда Аарне ходил в начальную школу. Всеобщего признания Эста Лийгер не получила, но она была самым честным художником из всех, кого Аарне знал. В чем здесь кроется противоречие? Аарне часто задумывался над этим. Если человек не понимает другого человека, то он не поймет и его абсолютного отражения. Как же рождается понятное для всего искусства? Может, искусство станет понятным всем, если собирать правду, как пчела собирает нектар? А беда Лийгер в том именно и состояла, что на ее полотнах отражалась она сама: ищущая, честная, грустная одинокая женщина…