И еще один день
ААРНЕ ЕЩЕ РАЗ ПЕРЕЧИТАЛ второй пункт двадцать третьего билета. Завтра первый экзамен — физика. Дни пролетели быстро, как во сне. Месяц, целый месяц. Сейчас уже конец мая, за окном шумит молодая листва, и вечером долго светло.
Аарне думал об экзаменах без особого страха. Почти каждый день они с Индреком занимались… и все было не так уж страшно!
Вчера на консультации к Аарне подошла Линда и сказала:
— Аарне, тетя Ида вернулась из больницы и хочет тебя видеть.
Аарне ничего не ответил. Он не мог ничего ответить. Был ли он виноват в том, что тетя Ида получила инфаркт? Конечно, был. Может быть, нужно было иначе вести себя? Но как… В восемнадцать лет так трудно решить, что именно следовало делать, чтобы тетя Ида не получила инфаркта. Да, Аарне вел себя, как умел.
Он сложил книги. К физике он больше не притронется. Завтрашний день покажет…
ОН ВЫШЕЛ. Солнце грело совсем по-летнему. Его охватила какая-то тоска. Он не умел ее определить. Улицы будто вымерли в полуденной жаре. В тени, высунув языки, лежали собаки. Девушка в купальнике полола грядки. Аарне не любил летний город. Он скучал по запаху свежего сена, по белым ночам, когда в тумане монотонно свиристит коростель. Ему хотелось подержать в руках косу, увидеть, как падает под ноги прохладная утренняя трава, ему хотелось послушать летним вечером далекую песню.
Он уже не думал о смысле жизни и прочих абстрактных вещах. Если уж тебе дана жизнь, то нужно жить — со смыслом или без него. Если у тебя нет смысла жизни, то ты живешь, как животное, если он у тебя есть, то ты живешь, как человек. И ведь нельзя же все время думать о смысле жизни. Смысл приходит, когда ты работаешь. Без работы могут быть только поиски. Лишь умирая, замечаешь, что всю жизнь ты чего-то искал и ничего не нашел. Может быть, ты этого даже не поймешь. Об этом знают другие, но они промолчат, потому что о мертвом не принято говорить плохо.
ОН БОЯЛСЯ ВСТРЕЧИ С МАЙЕЙ. Странно, то, что началось туманной декабрьской ночью, еще не кончилось. Как-то он получил от Майи письмо. Девушка упрекала его. Она писала, что Аарне ей во многом помог, а потом все разрушил, но она все-таки собирается в художественное училище. Аарне стало жутко. Это известие еще более обострило накопившееся чувство стыда. Аарне подумал, что он, может быть, причинил другому человеку непоправимое зло… Возможно, все было бы по-другому если бы он любил… Но любви нет, а притворяться Аарне не умеет. «Ты не смог втоптать меня в грязь», — писала Майя. Как могла она быть такой несправедливой? Или все несчастные женщины таковы? «Я обязательно буду счастливой, — закончила Майя, — назло тебе я буду счастливой». — «Она права, — думал Аарне. — У нее будет все — дом, тепло, уют». И тут же подумал, какой он по сравнению с Майей бездомный. Ему пришлось крепко сжать кулаки и приказать самому себе:
— Прочь сентиментальность!
Но сентиментальность поглаживала его по голове и улыбалась ему насмешливо и дружелюбно.
ВЕЧЕРОМ ОН ОТПРАВИЛСЯ на тихую улицу. На щебенчатой мостовой играли дети. Шелестели листья. Так же волнующе они шелестят в белые ночи.
Он нажал на кнопку звонка. Дверь открыла Линда. Она сказала, что тетя в своей комнате. На пороге в лицо ударил острый запах лекарств. В комнате было сумрачно, Аарне нерешительно остановился в дверях.
— А, — сказал кто-то, — проходи…
В углу на диване он заметил лежащую среди подушек тетю Иду. Аарне сел в кресло.
— Ну… как живешь?
— Хорошо, — ответил Аарне.
— Экзамены уже были?
— Нет, завтра первый.
Молчание. Где-то под потолком жужжала большая муха.
— Ничего, Аарне. Может быть, ты еще научишься уважать труд… видеть прекрасное…
— Может быть…
— Да…
Бессмысленные слова метались по комнате, как рыбы в аквариуме.
— Да, — сказала тетя, — время покажет, кто был прав… Может, и ты когда-нибудь поймешь, что… Как ты думаешь?
— Может быть…
— Да… так как угодничество… — Тетя достала из-под подушки носовой платок, высморкалась и продолжала: Очень… жаль, что среди молодежи так мало тех, кто в будущем не должны будут… да, ладно… зачем говорить об этом…
Аарне попытался улыбнуться и, не думая, сказал:
— Все равно умрем — насильственной смертью или естественной!