Более того, дали отсрочку от армии /бронь/ в виду нехватки руководящего состава. А Романыча потянуло к молодым женщинам. Благо солдаток осталось невесть числа. И вдруг выбор его пал на Катюшу, совсем еще молодую девчонку. «Матрена! Гляди за своей Катькой!» — говорили соседки ее матери. —Что-то больно часто Романыч стал подвозить ее на работу и с работы». А работала она в строительной бригаде на должности «поднеси и брось». Катя до войны окончила шесть классов и больше учиться не захотела. Отец погиб на Финской войне, семья большая, вот и пришлось идти работать. Среди сверстниц Катя всегда отличалась сноровкой, прилежным отношением к делу и какой-то молодой удалью. Бывало, на танцах сама выбирала себе танцоров и сам черт ей был не брат. Среднего росточка, статная, лицом привлекательная, Катёнка пользовалась у своей ровни заслуженным доверием. Вот на нее-то и положил глаз председатель. А когда весной 1942 года старшего строительной бригады взяли на фронт, Егор Романыч назначил бригадиром Катю и назвал бригаду «фронтовой». Сразу же положил ей хорошее жалованье и неожиданно много, авансом, выписал зерна. Катя начала догадываться, что это неспроста. А однажды вечером после заседания задержал ее у себя в кабинете, подошел к ней и обнял. «Катюша ! Не будь строптивой, поласкай меня !» — и потянулся к ее лицу с поцелуем. Бес взыграл в Катерине. «Ах ты, дьявол старый, кобель несчастный ! На фронте мужики гибнут, а ты с поцелуями, вишь, чего захотел!» — и Катя со всего маху съездила Егору Романычу по физиономии. Выбежав на крыльцо, она услышала через открытую дверь угрозы председателя: «Припомню я тебе за это! Сгною на окопах, на лесоповале! Покаешься!»
И припомнил. При первой же разнарядке осенью 1942 года ее бригада оказалась в Балахне, вытаскивала плоты на берег для бумкомбината. Через месяц строила бараки для эвакуированных. Зимой 1943 года Катю на два месяца послали на окопы под Рязань. И каждый раз при ее возвращении председатель спрашивал : «Ну что, не одумалась еще? Дождешься, на фронт отправлю!» Больше всех беспокоилась Матрена. «Катенка! Выходи скорее замуж за кого-нибудь, а то не даст тебе покоя этот боров. Да заводи скорее детей: может, отступится».
Летом 1943 года ей исполнилось 19 лет. Невеста. На заготовительном зернопункте, на железнодорожной станции, куда ее временно назначили весовщиком, приглянулся ей один из охраны, Федором звать. Служил он тут в нестроевой роте, раненый в ногу и в голову. Прихрамывал. А шрамы на виске и переносице говорили о том, что война стороной его не обошла. Как-то само собой получилось. Хотя он и старше ее был годков десять, но они поняли друг друга и решили пожениться. На Руси так повелось исстари. Все свадьбы гулять осенью по первому снегу и обязательно всей деревней. И на этот раз родни и близких набралось порядочно. Каждый шел со своим припасом.
Маленькая избушка Матрены, конечно, всех вместить не могла, и решили отгулять свадьбу в местной столовой. Кстати, она была совсем рядом. Ждали председателя. Должен быть обязательно — таков обычай. Вот уже выпили по единой. «Горько!» —прокричали, а его все нет и нет. Попеть и поплясать под гармошку вышли ко крыльцу и тут увидели: с того конца по селу запряженный в сани-розвальни скачет Орлик. А председатель, стоя в санях с кнутом, нахлестывает лошадь сплеча. Пьяный, решили все единодушно. Вот он подкатил к свадьбе, остановил Орлика, а сам, пошатываясь, подошел к молодоженам и вместо того, чтобы поздравить молодых, заорал : «Не дам я ее тебе, Федька! Моя она будет!»
И он схватил невесту в охапку, потащил ее в сани. Такого еще в Покровке не бывало. Дружно отбили невесту и оттеснили разбойника. А он, обозленный до крайности, вскочил в сани и огрел Орлика кнутом вдоль спины. На развороте сани раскатились и своим пряслом врезались в сруб колодца, да так крепко, что весь колодец пошатнулся. И Орлик стал. Неудачник начал понукать и хлестать лошадь, но сани не отцеплялись. Бедолага вошел в бешенство. Видя неладное, конюх Иван Никонорыч, бывалый солдат старинной закалки, подскочил и вырвал кнут из рук разбушевавшегося. Потом подошел к Орлику, взял его под уздцы и стал успокаивать. Этого стерпеть председатель уже не мог. Он выхватил из-за голенища нож и ударил Никонорыча прямо в живот. Иван только охнул и свалился.