…Но мы немного отвлеклись от последовательного описания творческого процесса по подготовке очередного номера журнала. Что же произошло в зале? Вдоволь насмеявшись, темисты покидают его, грустные и озабоченные. Так и есть: через два дня назначено второе, дополнительное темное совещание. Не зря же говорят, что смех до добра не доводит…
КАК ДЕЛЯТ ШКУРУ
Следующий этап — планерка, Это когда собираются в одном месте представители всех отделов и начинают делить шкуру неубитого медведя, то есть выкраивают для себя наиболее лакомый кусочек на страницах журнала. Идет привычная для любой редакции грызня. Но вот что поразительно: спорят фактически трое. Говорят, что в одной столичной газете теперь стало тринадцать отделов. И не мудрено, что в такой сутолоке на планерке можно ненароком наступить кому-нибудь на ногу. Но трое как будто уж могли бы по справедливости разделить журнальную площадь. И все же с планерки кто-нибудь уходит обиженный: это либо представитель экономического отдела, либо отдела культуры и быта, либо иностранного…
Обычно усилия участников планерки сводятся к одному — поискам «гвоздя». В номере обязательно должен быть хотя бы один материал, о котором читатели говорили бы меж собой:
— А вы видели в последнем номере «Крокодила» карикатуру Ивана Семенова «Родительский день»? Обхохочешься!
— А вы читали в «Крокодиле» фельетон Руслана Киреева «Человек номер один»? Вот приложил одного хапугу, так приложил! Молодец!
Но не каждый раз выпадает удача даже на долю наиболее везучих сотрудников журнала. А «гвоздь» должен быть обязательно. Какой? Непременно острый, отшлифованный мастерской рукой и еще не успевший покрыться ржавчиной времени. Жанр не важен: это может быть и фельетон, и рисунок, рассказ, стихотворение, эпиграмма, искусно составленная подборка «Вилы в бок!» или «Нарочно не придумаешь». Главное, чтобы «гвоздик» ненароком не погнулся и точно поразил цель. Перелеты и недолеты должны быть заранее исключены.
Ну, а когда «гвоздевой» материал найден, что дальше? Дальше уже легче: надо подобрать несколько злых фельетонов, выбрать два-три рассказа, если не смешных, то уж и не очень грустных, сформировать два постоянных отдела: КУС (Крокодильский узел связи) и «Улыбки разных широт». Причем под «улыбками» подразумевается юмор, а под «разными широтами» — Польша, Венгрия, Болгария и гораздо реже Кения или Аргентина.
Да, чуть было не забыли: нужны еще афоризмы. Вроде, например, такого: «Корова тоже когда-то была диким животным, но она об этом не знает». Или такого: «Многие гении в юности были повесами, но из скольких повес не вышло гениев!» Изречения должны быть как можно туманнее и глубокомысленней.
Есть еще забота: нельзя допускать, чтобы во всех фельетонах действовали, к примеру, одни вымогатели и взяточники — это создает унылость и однотонность, а то время как реальный мир мазуриков гораздо богаче по краскам и оттенкам. Не будет также слишком здорово, если в полосах иностранного отдела читатель обнаружит десять упоминаний падающей Пизанской башни. Образ, конечно, сильный, но надо и меру знать! Не украсит номера и многократное повторение одного и того же географического пункта. Ссылка на то, что добровольные корреспонденты «Крокодила», скажем, из Донецкой области, отличаются особенной активностью, тут не поможет.
Вот за всем этим и должен тщательно следить секретариат. Поэтому он так долго и колдует над пухлыми папками запаса, прежде чем предложить план очередного номера на растерзание планерки…
ЕСТЬ ЛИ ПРЕДЕЛ СОВЕРШЕНСТВУ!
Но вот уж и планерка позади. На очереди редколлегия по рисунку и составление макета. Они протекают сравнительно мирно и благополучно.
Художественная редколлегия, как ее у нас еще называют, удобна тем, что соединяет в себе сразу три процесса. Здесь рассматривают рисунки (опять в центре внимания мольберт — «гильотина»), говорят о них нелестные (или лестные) слова, тут же их принимают или отвергают. Таким образом, вернисаж, творческое обсуждение работ и закупка выставленных произведений не растягиваются во времени, что очень мучительно для художника, а проводятся, что называется, в один присест. Причем право голоса на этом художественном форуме имеют не только мэтры, такие, как Кукрыниксы, Борис Ефимов, Юлий Ганф, Виталий Горяев, Аминадав Каневский, Александр Баженов, но и мастера крокодильского изобразительного цеха рангом пониже. Они все здесь присутствуют, и у каждого есть свое мнение о том или ином рисунке. Другое дело, что не всякий его высказывает, опасаясь быть не понятым коллегами за чрезмерную оригинальность суждений и оценок…
И, в общем-то, дело движется довольно быстро. Получив два-три метких замечания по композиции, типажу, цветовому решению, автор безропотно забирает свой рисунок, чтобы назавтра принести его снова. Счастливчик, проскочивший сквозь взыскательное судилище без сучка и задоринки, дрожащей рукой отирает проступивший на лбу холодный пот и просит у соседа закурить.
Если часто присутствуешь на заседаниях редколлегии по рисункам, то невольно приходишь к выводу, что многие их авторы еще не выбрались из плена мании величия. Это молодые рисовальщики, которым не дают покоя лавры Радакова и Бродаты, Радлова и Черемныха.
Ему заказали «ю-ч-б» (что в переводе на общепринятый язык означает «юмористический рисунок, черно-белый»), а он принес гигантское полотно, чуть ли не в целый лист ватмана. И устроил такую пляску ярких красок, что когда рисунок появляется на мольберте, то в зале сразу становится светлее, а лица корифеев мгновенно мрачнеют. Горе несостоявшемуся Рембрандту! Тебя заставят принести завтра именно «ю-ч-б», а не что-нибудь другое!
Составление макета, над которым колдует Слава Спасский, не представляет собой ничего интересного. Может быть, за исключением одной детали: половину текстов и рисунков в номер втиснуть не удалось. Но кто же придает значение деталям, когда речь идет о формировании целого номера журнала!
На редколлегию по тексту он поступает уже в более или менее готовом виде. Фельетоны, рассказы, стихи, заметки набраны эрбаром, петитом, нонпарелью, крупно выделены заголовки и фамилии авторов, даны подписи к рисункам, на предпоследней странице помещено даже обязательное сообщение: «Темы рисунков этого номера придумали…» И все же номер готов… менее, чем более. На редколлегии иногда происходят поразительные вещи.
Вдруг кто-нибудь из присутствующих заявляет:
— У меня по этому фельетону есть несколько существенных замечаний.
И пускается в пространные рассуждения, не оставляя в итоге от фельетона камня на камне.
Может быть, такая разносная критика кому-нибудь покажется вполне нормальной. Но только не старожилам. Они-то знают, что непримиримый критик сам этот фельетон заказывал, правил, визировал и сдавал в секретариат. Откуда же взялся критический запал?
Если другой оратор начнет свое выступление со слов: «Хочу откровенно сказать, что Александр Моралевич — один из наших самых талантливых фельетонистов», — то тоже ничего хорошего ждать не следует. От Моралевича и его очередного творения останутся рожки да ножки.
Излюбленным является и такой прием:
— Я этого материала не видел!
— Мне его не показывали!
Бывает, что вся редколлегия дружно наваливается на какой-нибудь рассказ. И не менее дружно от него открещивается. Положение становится угрожающим: выясняется, что никто этот рассказ прежде не читал, не редактировал, а тем не менее он набран, сверстан и стоит в номере. Мистика! Приносят оригинал и обнаруживают на нем визы как раз особенно рьяных хулителей. Объяснение бывает обычно самое простое: