В мой кабинет вошел гражданин средних лет с холщовым портфелем.
— Здравствуйте. Разрешите отрекомендоваться — Птицын. Да, тот самый Птицын, о котором вы смешной рассказец сочинили.
— Позвольте… но… ваше имя — Игнат?..
— Федор, но это неважно. А важно другое — кто вам про меня дал материал. Я знаю. Сережка Сургучов! Это факт. Я председатель артели. А он мой заместитель. Вот и подкапывается. Сейчас вам все станет ясно. Сургучов обвиняет меня в растрате. Но я эти две тысячи взял в виде аванса. Обязательно покрою. А между тем кто заключил с частником договор на постройку сарая? Сургучов! Кто во время моего отпуска совершал товарообменные операции? Сургучов! Могу все документально подтвердить.
— Пожалуйста. Приходите с документами, будем разговаривать.
— А насчет моей квартиры в вашем рассказе тоже упомянуто?
— Упомянуто.
— Вот негодяй! Не беспокойтесь, это я о Сережке Сургучове. Обо всем, подлец, успел доложить. Тут действительно мой грех. Дал я жилищному кооперативу несколько ящиков гвоздей, стекла и оконных приборов. Ну, и — обыкновенное дело: выкроили они мне квартиру с балкончиком. А Сережке завидно. А как он сам, смею вас спросить, дачку приобрел? Вам неизвестно?
Как только он вышел из кабинета, зазвенел телефон. Беру трубку.
— Алло! Это говорит Птицын.
— Какой Птицын?
— Вот в этом-то и все дело. Не Игнат… Обратите внимание, не Игнат, а Иван.
— В чем дело?
— Вы напечатали в «Крокодиле» рассказ о Птицыне. Ясное дело, не обо мне, а об Игнате.
— Так чего же вы хотите?
— Хочу жену свою успокоить. Значит, вы писали об Игнате, а я, Иван, тут ни при чем. Условились?
Я повесил трубку. Тотчас же в кабинет вошел молодой человек, совершенно лысый и в желтых крагах.
— Пардон. Я — Птицын.
— Вы— Игнат Птицын?
— Ошибаетесь. Вы, наверное, хотите сказать — Николай Птицын. Да. Я и есть Николай Птицын. Тот самый, кому посвящен ваш рассказ. Я догадываюсь, о чем идет речь.
В тот же день меня посетили еще пять Птицыных.
Это рассказ о том, как меня, редактора «Крокодила», в течение долгих часов дурачил Илья Алексеевич Суханов, председатель сельского Совета.
Познакомился я с ним случайно в Вышнем Волочке.
— Поезжайте со мной в Овсище, — сказал он. — Конечно, ничего особенно интересного не увидите. Но, может, пригодится вам…
На краю Вышневолоцкого района, в самом углу, среди лесов и болот, лежит древнее село Овсище. До города, до железной дороги верст пятьдесят. А добраться до города не так легко, особенно весной и осенью: рытвины и ухабы, липкая грязь.
Суханов всю дорогу ныл:
— Живем в глухомани. Особенно хвалиться нечем. Леса большие, темные, скучные. А о культуре тут и думать не приходится.
Есть такие люди — любят жаловаться, хныкать, А ведь сам-то этот председатель — сравнительно молодой человек. Служил в Красной Армии. Вместо того, чтобы поднимать это лесное село к новой жизни, плачется, ноет…
— Глушь, темень, — продолжает Суханов свою волынку. — Что с нас взять?
— А ликбез у вас есть?
— Два года назад был, а теперь нет.
— Плохо, плохо, товарищ Суханов. Как же так получилось?
— Очень просто, — отвечает он самым серьезным образом. — К чему нам ликбез? У нас теперь неграмотных, кроме глухой бабки Агафьи, нег и не предвидится. В этом смысле кое-что сделано. А так вообще — глушь, темень, леса дремучие.
Въезжаем в село. Я сразу обратил внимание на следующую деталь: у каждой избы висит ящик с надписью «Для писем и газет».
— Это еще в прошлом году заведено, — объясняет Суханов. — Почтальону все-таки облегчение.
— А много у вас подписчиков на газеты?
— Думаю, что теперь нет ни одного двора без газет и журналов. В этом смысле кое-что сделано…
— А школа у вас есть?
— Особенно хвалиться нечем. Теперь почти в каждом селе школа.
— Какая у вас школа? Начальная?
— Две начальные. Одна неполная средняя. А вот эта…
Мы сошли с телеги. Пешком повернули вправо. Перед нами возникло огромное, красивое, еще малость не достроенное здание.
— …А вот это заканчиваем стройку десятилетки.
— Что это у вас рядом со школой?
— Ничего особенного. Так себе. Библиотека. Слабовато у нас насчет этого. Даже Шекспир неполный. Всего три с половиной тысячи книг. А так вообще…
— А так вообще, — закончил я, — глушь, темень, леса дремучие…
Мы посмотрели друг на друга и весело рассмеялись.
Он радовался тому, что обманул меня. Я же первый раз в жизни радовался тому, что был обманут.
Он пришел ко мне просить «пропустить заметку» в журнал.
— Фамилия моя — Никаноров. Служил в дворниках в Марьиной роще. Несправедливо уволили.
— За что вас уволили?
— Объясняют, что за связь с субъектом по фамилии Куделька. Подали на меня заявление, что я с ним вместе завлекаюсь алкогольными напитками.
— А это неправильно?
— Конечно, неправильно. Пью и сам знаю, что неправильно.
— А что, этот Куделька — ваш друг?
— Боже меня упаси! Чисто деловое знакомство. При исполнении служебных обязанностей. Как я вам уже докладывал, служил я в Марьиной роще в дворниках. А Куделька, то есть субъект, проживает в этом районе. Большой художник в смысле выпивки. Но как напьется, выйдет на улицу и несознательно орет благим матом. Так орет, что трудно даже себе представить. Мне как дворнику приходилось не раз помогать постовому милиционеру отводить его за эти безобразия в отделение. Раз отвел, другой раз отвел — ну, конечно, познакомились и стали за компанию выпивать. Вот и все. А дружбы промеж нас никакой нет!..
Посетительница мило и загадочно улыбалась.
— Не узнаете?
Я растерянно молчал.
— Неужели не узнаете?
Она повернулась ко мне в профиль. Затем опять анфас.
— И сейчас не узнаете?
— Простите, не припомню. Когда мы с вами виделись?
— А мы никогда не встречались. Но вы хорошо знаете моего дядю. А я очень похожа на него…
Н. МОНАХОВ
ГЛАВНЫЙ СОТРУДНИК
В день своего пятидесятилетия Крокодил выступит с отчетным докладом о работе, проделанной за полвека. В одном из разделов доклада он воздаст должное постоянным сотрудникам журнала. Вот что он скажет об одном из них:
«С глубокой признательностью я хочу отметить исключительно плодотворную работу главного сотрудника журнала — товарища Ч. На протяжении полувека он был и, я надеюсь, останется моей правой рукой».
Возможно, эта похвала покажется несколько суховатой, но ведь Крокодил вообще не умеет курить фимиам, даже с фильтром.
Кто же он, этот таинственный товарищ Ч., творческому долголетию которого можно только позавидовать? Это ты, дорогой товарищ Читатель!
С первых дней существования журнала в редакции функционирует постоянно действующее производственное совещание, в котором участвуют, с одной стороны, Крокодил, с другой — читатели. Начинается оно ежедневно утром и длится целый день. Нельзя ли закругляться хотя бы чуток пораньше? Нет, нельзя. Ведь ежедневно нужно предоставить слово сотням читателей — участников совещания.
— Ага! — не без злорадства ухмыльнется какой-нибудь администратор, который не одни штаны протер на разного рода совещаниях. — Сколько раз Крокодил щекотал нашего брата вилами за пристрастие к заседательской суете, а он, выходит, сам страдает заседательским зудом! Да еще ежедневно отрывает от общественно полезного труда несколько сотен человек, не работающих в журнале. Врачу, исцелися сам!
Однако наш критик прямехонько попадет пальцем в небо. Во время совещания его участники-читатели плодотворно трудятся на своих рабочих местах: за станком и пультом программного управления, на колхозной ниве и ниве просвещения, за прилавком магазина и на строительной площадке. В совещании они участвуют заочно. Их представляют присланные в редакцию письма (от 400 до 500 ежедневно).