…В общежитии Горной академии на Старо-Монетном переулке как-то сразу образовалась тесная студенческая группа из семи человек. В нее входили четверо бакинцев – Тевосян, Апряткин, Зильбер и я, двое костромичей – братья Блохины, Алексей и Николай, и бывший партизан амурского края – Саша Фадеев.
Некоторое время мы жили в двух смежных комнатах. Питались у нас, бакинцев. Во-первых, у нас комната была больше, а во-вторых, нас иногда бакинские организации баловали – присылали продуктовые посылки.
Саша был душой этой семерки. Он был чудесным рассказчиком, и, несмотря на голодное время (тогда студенческий продовольственный паек состоял из небольшого количества ржаной муки и селедки), я не помню, чтобы у Саши Фадеева было плохое настроение. Его звонкий заразительный смех рассыпался то в одной, то в другой комнате.
Это он придумал название супу из селедочных голов «карие глазки».
– А если обладать некоторым воображением, то это может войти в будущем в меню лучших ресторанов, – смеясь, утверждал он, когда мы поглощали соленую жидкость с плавающими в ней рыбьими глазами.
Помимо студенческих занятий, Саша все время вел партийную работу. Его несколько раз выбирали членом партийного бюро, а одно время он был секретарем партийной организации.
Писать начал он на наших глазах в общежитии, но мы не придавали серьезного значения его творческой работе. Написав первые главы своей повести «Разлив», он предложил нам прочитать, но, когда Саша вышел из комнаты за своей рукописью, мы решили, что надо как-то воздействовать на него и отучить заниматься глупостями.
– Пусть лучше зачеты сдает, – сказал Апряткин.
Когда Саша вернулся с объемистой папкой исписанных листов бумаги и начал читать главы своей повести, мы его прерывали своими резкими репликами и делали такие едкие замечания, что он не выдержал пытки, выскочил из комнаты, а рукопись порвал. С нами он не разговаривал несколько дней. Но желание писать в нем было так сильно, что он восстановил все написанное и был прежним веселым общительным Сашей.
Как-то в нашу комнату, где мы жили вчетвером, комендант общежития студент Борис Некрасов захотел вселить пятого. Мы приуныли. Очень уж не хотелось иметь в своей комнате лишнего человека.
Вот тогда и вселили мы в свою комнату новое лицо, придуманное Зильбером.
Когда комендант, пришел к нам и спросил, сколько нас живет в комнате, Зильбер, не моргнув глазом, ответил – пятеро. Некрасов обвел глазами комнату и спросил:
– А где же спит пятый – у вас всего четыре кровати?
Зильбер, зная, что у коменданта нет ни одной запасной кровати, радостно произнес:
– Вот хорошо, Борис, что ты сам этот вопрос поставил, а мы как раз к тебе хотели идти – ужо несколько дней на полу вертится человек. Дай нам еще одну кровать.
Некрасов понял, как некстати он затеял разговор о кроватях, и постарался скорее ретироваться. А после его ухода Зильбер на двери нашей комнаты вывесил список жильцов:
И.С. Апряткин,
И.Т. Тевосян,
В.С. Емельянов,
Ф.Э. Зильбер,
Фома Гордеевич Кныш.
Так с тех пор Кныш и поселился в нашей комнате. Фамилия эта очень понравилась Саше Фадееву, и он как-то сказал: «Я его определю в писаря». Но затем передумал и отвел Кнышу место «хозяйственного человека» в рассказе «Против течения».
Большинство студентов жило в общежитии. Нее «административно-технические» должности здесь, за исключением должности сторожа, занимали студенты. Кипяток в кубовой готовили по очереди, котлы отопления так же. Ремонт освещения, водопровода, канализации проводился силами студентов.
Дров для отопления часто не хватало, и температура в комнатах нередко опускалась до нуля. Поэтому к экзаменам готовились, сидя за столами в меховых шапках и ватниках-телогрейках. Система отопления нередко портилась. Мы просто не умели топить, а перебои в снабжении топливом усугубляли дело.
Как-то дежурить у котла мне пришлось вместе с Сашей. Но когда мы спустились в подвал в котельную, то вместо дров увидели огромные дубовые пни. Я не знал, как приступить к делу, и безнадежно ходил вокруг них с топором в руках.
Саша заливисто смеялся и подбадривал меня: «Наши предки, обладая только каменными топорами, не с такими чудовищами справлялись, а мы, живя в век электричества, владея высшей математикой и имея в руках стальные топоры, неужели не справимся с этими ихтиозаврами?»
И мы после невероятных трудов все же раскололи три пня.
Но и такие дрова не всегда удавалось доставать. Тогда воду из системы спускали, и студенты мерзли в неотапливаемом здании.
В один из таких дней из нашей семерки все разбрелись по городу в поисках тепла. Кое-кто ушел к знакомым в другие общежития, кто ночевал в отапливаемых лабораториях академии.