Выбрать главу

Так день за днем постигали мы многовековой опыт крупповских методов производства. Материалов для изучения было много, дней не хватало – и мы часто стали оставаться на заводе и на вторую смену.

Ложь и цинизм

Бульварная пресса распространяла о Советском Союзе разного рода небылицы. Помню первый день пребывания в Германии. Я купил газету и сразу же увидел напечатанную крупными буквами на самом верху первой страницы мелкую, низкопробную ложь: в газете описывалось мнимое столкновение между конной милицией и населением Москвы. Приводилось время и место этого столкновения: было сказано, будто бы на Тверской улице недалеко от Страстной площади голодная толпа москвичей разгромила продовольственный магазин, причем некий комиссар Петров, прибывший во главе конной милиции к магазину якобы пытался уговорить собравшихся на улице людей разойтись, но безуспешно. Появление милиции привело к еще большему возбуждению. Толпа росла и заполнила не только всю улицу между Страстной и Триумфальной площадями, но и прилегающие переулки. Кое-кто стал выкрикивать ругательства, и в милиционеров полетели камни. Беспорядки начались в 12 часов дня и продолжались вплоть до вечера.

Я жил как раз на этой самой улице и в указанное газетой время находился там, где якобы происходили беспорядки. Ни до этой даты, ни после на улице никаких событий не было. Это было мое первое знакомство с печатной ложью. Мне казалось диким, что на страницах газет могут появляться такого рода сообщения.

Месяца через два после моего приезда в Эссен мы вместе с Тевосяном в одно из воскресений проходили мимо концертного зала и у входа в него увидели объявление о том, что пастор, только что вернувшийся из Советского Союза, как раз в это воскресенье выступит с докладом о своих впечатлениях, вынесенных из поездки. Мы решили пойти и послушать его.

В фойе концертного зала продавалась тоненькая брошюрка, изданная к докладу пастора. Брошюра имела кричащее название «Правда о Советском Союзе». Да, там были подлинные фотографии некоторых церквей до их разрушения и в процессе разборки кирпичных стен, а также переснятые из наших газет и журналов карикатуры Моора, Дени и Бориса Ефимова. Текстовая же часть была заполнена мелким пасквилем на советских людей, правительство и партию.

Когда мы вошли в зал, там было уже порядочно народа. Здесь расселись тучные бюргеры в черных костюмах и белых манишках с бабочками под жирными двойными подбородками. Пастор поднялся на кафедру и монотонным голосом стал излагать, как проповедь, свой доклад. Он рассказывал о том, как один комиссар бросил свою семью и женился на своей секретарше, и сидящие в зале лениво и монотонно кричали – «позор». Он говорил о безнравственности и пытался иллюстрировать свой доклад примерами и опять приводил злополучного комиссара, женившегося на своей секретарше. И слушатели опять кричали – «позор».

Мы покинули зал, когда уже стемнело, и возвращались домой по пустынной улице, недалеко от центрального вокзала и гостиницы «Дейчлянд». На каждом углу и в подъезде каждого дома этой улицы стояли проститутки, и такие же бюргеры, каких мы видели в зале, ходили здесь и высматривали очередных «грешниц».

Осколки разбитого вдребезги

Однажды в летний теплый вечер мы, трое советских практикантов, Струсельба, Антонов и я, возвращались с завода. Нам очень хотелось пить, и мы зашли в буфет-автомат. Бросили монетки и, наполнив по стакану пива, продолжали прерванный разговор. В это время в буфет вошла группа из пяти человек – четверо мужчин и одна жепщина. Мужчины были уже под хмельком.

Услышав русскую речь, они направились к нам и, приподнимая шляпы, произнесли по-русски:

– Здравствуйте.

Мы поздоровались.

– Вы русские? – спросил один из них.

– Да. А вы?

– Тоже русские. Вы что здесь делаете?

– Работаем на заводе Круппа, а вы?

– А мы вашего брата десять лет тому назад вешали, – это произнес брюнет с лимонно-желтым лицом и тонким носом с горбинкой, лет сорока пяти – пятидесяти. Мне показалось, что он пьянее других. – Мы – бывшие офицеры русской армии, – продолжал оп. – Вот он служил у Колчака, этот у Шкуро, а мы у Врангеля.

– А что же сейчас вы делаете? – спросил Струсельба.

– Поем.

– Где поете:

– Поем везде, где нас слушают и платят деньги, – в кино, в театрах, ресторанах, церквах. У нас есть еще голоса. Мы порастеряли все, но голоса остались при нас, и мы поем.

– Ну, а если голоса потеряете, что же вы будете делать? Какие же у вас цели, какие вы строите для себя перспективы? – вновь спросил Струсельба.