Штурмовик с фотоаппаратом произнес:
– Это еврейский магазин.
– Ну и что же?
– Мы бойкотируем все еврейские магазины, – и он направил на меня объектив фотоаппарата, а второй решительно шагнул к двери, препятствуя мне войти в магазин.
– Я иностранец, и мы не обязаны участвовать в бойкотах еврейских магазинов.
– Мы бойкотируем этот магазин не потому, что он еврейский, а потому, что он крупный. Мы закроем все крупные универсальные магазины – так сказал Гитлер.
Я смотрел на штурмовика, на его сильные мозолистые руки рабочего и вспомнил Хуберта и тот разговор, который когда-то Тевосян вел с ним.
Вот еще одна жертва гитлеровской пропаганды. Вероятно, он искренне верит в то, что бойкот, в проведении которого он играет такую активную роль, направлен на то, чтобы уничтожить крупную торговлю и дать возможность торговать немецкому середняку, как об этом распинался на всех собраниях и митингах Гитлер, когда шел к власти.
В магазин я все-таки вошел. Здесь находилось всего несколько покупателей, но они ничего не покупали, а разговаривали с перепуганными продавщицами.
– Что же будет с нами, что же будет? – сокрушаясь, повторяла одна из них.
На следующий день я зашел в магазин готового платья. Два старых продавца-еврея, у которых не раз покупал костюмы и пальто не только я, но и наши практиканты, как-то особо тепло поздоровались со мной.
– Может быть, купите у нас что-нибудь на память, в последний раз? – сказал один из них.
– Почему в последний раз, я еще собираюсь зайти к вам и, может быть, не один раз.
– Мы оба уезжаем из Эссена, вероятно в конце недели.
– Куда же вы едете?
– Пока в Голландию, а там видно будет.
А вечером ко мне домой явился Макс – молодой человек, без определенных занятий. Он знал немного русский язык и жил тем, что оказывал мелкие услуги практикантам: помогал делать покупки в магазинах, исполняя роль переводчика, доставал билеты для воскресных поездок за город, договаривался с квартирными хозяйками по всем возникавшим вопросам – одним словом, был очень полезен, так как большинство практикантов не знало немецкого языка.
За услуги ему немного перепадало от них и, кроме того, он получал проценты в тех магазинах, где практиканты совершали свои покупки.
– Як вам на минутку, – произнес он, когда на звонок я открыл ему дверь. – Сегодня уезжаю в Барселону, Хочу попрощаться и поблагодарить вас.
– За что же вы хотите меня поблагодарить?
– Вы, русские, в эти трудные для меня дни, относились ко мне как к человеку. Я родился здесь, в Эссене. Родители у меня умерли, когда я был еще мальчиком. Меня приютил и вырастил дядя. На прошлой неделе дядю так избили, что он слег.
– Кто же его избил?
– Штурмовики. У дяди уже давно парализована правая рука. Когда он ходит, то опирается левой рукой на палочку. На прошлой неделе, когда он шел по улице, то не смог приветствовать проходивший по улице отряд штурмовиков. Трое выскочили из рядов, подбежали к дяде, затащили его в переулок, сдернули брюки и его же палкой стали избивать. Они били его по самым чувствительным местам. А затем бросили старика в этом переулке. Домой его доставили уже к вечеру, еле живого. У него все распухло, и он еле передвигает ноги. Вчера он впервые поднялся с постели. Я уезжаю вместе с ним в Барселону.
– Что, у вас в Барселоне есть родственники?
– Нет, у нас там никого нет. Дядя жил в Барселоне еще в молодости. Может быть, там остался кто-нибудь из тех, кого он знал в молодые годы. Еще раз спасибо вам за хорошее отношение ко мне. А это вот вашей дочке от меня, – и Макс протянул корйбочку конфет. Он ушел, и я его больше никогда нигде не встречал.
Мне неизвестно, добрался ли он вместе со своим дядей до Барселоны или же погиб где-то в пути.
Террор и издевательства по отношению к тем, кто пытался покинуть Германию, стал усиливаться и, наконец, был создан такой режим, что практически выехать нз Германии стало невозможно.
Wer ist arisch?[69]
Вопрос о том, кого считать арийцем, стал усиленно дискутироваться и в печати, и по радио, и в разговорах.
До прихода Гитлера к власти эту сумасбродную идею о каком-то особом превосходстве людей северной расы никто как будто бы серьезно не принимал, а все те немцы, с кем мне приходилось встречаться в то время, только пожимали плечами и старались возможно быстрее прекратить разговор об арийском происхождении.
В то время и родился анекдот о признаках арийского происхождения: волосы должны быть белокурыми, такими, как у Гитлера, нос прямой, как у Геббельса, фигура стройная, как у Геринга. Но уже через несколько месяцев после прихода Гитлера к власти все поняли, что расовая теория начинает практически проводиться в жизнь. Шла чистка всех государственных служащих.