«Эти неподкупные свидетельства являются обвинителями против самого духа и содержания договора!» – истерично кричал Гитлер.
Он закончил свое выступление, а народ стоял на площади и ждал еще чего-то, недосказанного фюрером.
Вечером, когда мы собрались к ужину на квартире Рауэ, старый офицер Рауэ спросил меня:
– Ну, слушали речь Гитлера?
– Да, слушал.
– Haben Sie verstanden, was bedeutet das Wort die Volksgrenzen?[73]
И, не ожидая моего ответа, продолжил:
– Das ist doch ein Krieg![74]
Старый офицер, всегда такой веселый и жизнерадостный, был мрачен. Он стоял у стола и обеими руками опирался на его край.
– Мне казалось, что я не буду свидетелем еще одной войны. Боюсь, что я ошибся. Для военного встречать новую войну в моем возрасте – это трагедия. Но я вижу и другую трагедию. Бисмарк считал, что Германия может выиграть войну на Западе только в том случае, если на Востоке будет иметь дружественную или по крайней мере нейтральную Россию. Я с этим полностью согласен, и меня очень тревожит ухудшение отношений между нашими странами.
Ужин в этот вечер прошел необычно тихо. Все были встревожены, разговоры не клеились.
И вот теперь, через три десятилетия с лишним, в Западной Германии снова поднимает голову фашизм. Неофашисты вновь ставят вопрос о пересмотре границ.
И вновь, как и тогда, многие политические деятели Запада недооценивают эту опасность для дела мира.
…А на заводе дел все прибывало. Ночью, когда я проходил по Фронхаузенштрассе, то увидел во всех окнах закрытого раньше снарядного цеха яркие огни.
«Неужели работают?» – подумал я.
На огромных заводских воротах висел большой ржавый замок. Казалось, что он висит здесь уже много лет и является свидетельством заброшенности цеха и того производства, которое здесь когда-то было.
Я повернул обратно и зашел в листопрокатный цех. Встретив на дворе знакомого рабочего, я спросил его, как мне пройти в снарядный цех.
– Я пытался пройти, но на воротах висит замок.
Рабочий улыбнулся.
– Этот замок висит уже много лет. Теперь в этот цех ходят вот через этот проход, – и он указал мне дорогу. В цехе на горизонтальных прессах штамповались какие-то длинные цилиндры.
Я подошел к конторке мастера и взял в руки карточку, на которой был изложен выполняемый в цехе заказ. В такие карточки обычно заносились все технические характеристики. Ко мне подошел мастер:
– Простите, я вас вижу здесь впервые. Покажите, пожалуйста, ваш пропуск.
Я вынул свою карточку, разрешавшую мне посещать все цеха завода. Мастер почтительно протянул мне ев обратно и еще раз извинился за причиненное беспокойство.
– Выполняем заказ на секции для котлов высокого давления, Нами получен заказ из Японии.
– Вы давно ввели в действие этот цех? Я никогда не видел, чтобы в этом цехе проводились работы, в особенности ночью. Я уже второй год хожу мимо и никогда не видел в окнах огней.
– Вторая неделя пошла, как мы начали работать. Ведь раньше в этом цехе штамповали снаряды – и он был закрыт. Когда мы получили японский заказ, решили секции изготовить вот на этом прессе. Раньше мы на нем прошивали шестидюймовые снаряды. Но технология-то производства одна и та же – что при производстве снарядов, что при изготовлении секций.
– Да и сталь-то по своему составу близка к снарядной, – добавил я.
Мастер замялся.
– Да, конечно, можно, вероятно, найти некоторое сходство.
Я попрощался со словоохотливым мастером и пошел домой. Вспомнилось вчерашнее выступление Гитлера.
– Кто будет утверждать, будто бы Германия не выполнила договорных обязательств и не разоружилась?
А вот здесь в цехах крупповского завода были другие свидетельства, свидетельства того, как идет вооружение Германии. Оно началось давно. Почти год назад в третьем мартеновском цехе, когда шла загрузка сталеплавильной печи, я обратил внимание начальника цеха на стальной лист со следами пуль на нем. Было ясно, что это так называемая броневая корочка – образец брони, посылаемой на полигон для испытания бронестойкости стали.
– Что это за сталь? – спросил я тогда начальника цеха.
– Эта сталь используется у нас для изготовления сейфов.
– Но ведь это вот следы от пуль? – задал я новый вопрос.
Начальнику цеха нельзя было не согласиться со мной: слишком уж все было очевидным.