– Да, конечно. Дело в том, что мы испытываем нашу сталь для сейфов также и путем обстрела на полигоне.
– Для чего же?
– А ведь сейф могут пытаться вскрыть путем стрельбы.
На меня были устремлены нагловатые глаза моего собеседника.
Потом мы вместе с одним из практикантов побывали в инструментальном цехе, и он обратил мое внимание на длинные конусные детали.
– А ведь это пулеметные стволы! Что это у вас за изделия изготовляются здесь?
– Инструмент, – последовал лаконичный ответ мастера.
– Какой же это инструмент? Это пулеметный ствол.
– А что я вам сказал? Инструмент – это общее наименование многих изделий, обрабатываемых в нашем цехе, – и мастер отошел к нагревательным печам.
Напрасно их считают людьми
Хозяин моей квартиры оказался мерзавцем. До прихода Гитлера к власти он состоял в компартии, затем отрекся от нее, а свою дочь направил в гитлеровский союз молодых девушек – Hitlermadchen. На меня он написал какой-то донос.
Уже в начале марта, когда вечером я сидел дома и читал, раздался стук в дверь. Не ожидая ничего плохого, я сказал:
– Herein[75].
Дверь стала медленно раскрываться, и вдруг я увидел вначале вытянутую руку, держащую револьвер, а затем фигуру грузного штурмовика. За ним в комнату вошло еще шесть человек.
– Оружие есть?
У меня в руках был карандаш, и я сказал:
– Вот мое оружие.
– Я вас серьезно спрашиваю – есть у вас оружие?
– Кроме вот этого, у меня нет никакого другого.
– Мы хотим проверить, чем вы занимаетесь, – сказал один из вошедших в комнату, видимо старший. Всё почемуто стали рассматривать потолки и стены комнат. Потом один из штурмовиков сказал:
– Нам заявили, что у вас на потолках и стенах нарисованы советский герб: серп и молот.
– Но вы видите, ведь этого нет! – ответил я.
Штурмовики открывали ящики стола, шкафы, прошли к кроватям, поднимали подушки, заглядывали под кровати, вачем-то отодвинули диван.
На мой протест, кто дал им право производить у меня обыск, я услышал надменный ответ:
– Во время революции права не получают, а берут.
«Какой цинизм, – подумал я. – Неужели этот молодчик действительно считает этот разгул реакции революционным процессом? Ведь их вождь зовет назад – к средневековью. Они уничтожают все наследие культуры, сажают в тюрьмы и отправляют в лагери всех прогрессивных людей, они воспевают самое низменное».
Через час штурмовики от меня ушли, и я слышал, как они производили обыск также и у моего соседа.
На следующий день я узнал, что дом был окружен отрядом в составе 67 человек, часть из них и производила обыск у меня.
Вполне естественно, что после обыска спать не хотелось, и я стал расхаживать по комнате.
Опять стук в дверь, и в комнату вошел сосед.
– Они у меня произвели обыск.
– У меня также.
– Да, но между нами все-таки есть разница? Вы иностранец, а я бывший офицер кайзеровской армии. У меня два железных креста. Я их получил под Верденом. На Западном фронте было не так легко – у меня семь ранений. Когда они вошли ко мне, я им это сказал. Но только вдумайтесь в то, что они мне ответили: «Вы еврей, и ваши кресты не имеют теперь никакого значения».
Он остановился и закашлялся.
– Я никогда раньше не думал о том, кто я по рождению – для меня Германия была родиной. Они отняли ее у меня.
Он снова стал сильно кашлять, задыхаясь и вытирая платком рот и глаза. Потом стал тяжело дышать и, наконец, несколько успокоившись, твердо произнес:
– Когда вы будете бить эту нечисть, я буду с вами. Я не коммунист и никогда, видимо, коммунистом не буду. У меня другие идеалы. У них нет идеалов, это не люди. Напрасно их некоторые считают людьми. – Затем, извинившись, сосед ушел к себе.
Кто он? Я его несколько раз встречал в коридоре и на лестничной клетке. В доме он занимал одну комнату. Иногда я видел его с миловидной голубоглазой белокурой девушкой. Хозяин мне сказал как-то, что это его невеста.
– Он просил меня порекомендовать ему небольшую квартиру, – сказал мне хозяин, – где-нибудь поблизости. Из этого района он не хочет уходить.
Я встретился со своим соседом вторично через месяц после налета штурмовиков. За это время он, как мне показалось, и похудел и постарел.
– Ну, у меня все здесь закончено. Уезжаю. Вы знаете, я думал жениться, но Ингеборн заявила, что она не может выйти замуж за еврея. Кольцо вернула мне.
– Куда же вы направляетесь?
– Пока во Францию, а там видно будет.
– Желаю вам успехов.
Он внимательно и долго смотрел мне в лицо, а затем произнес:
– Помните, в борьбе с ними я буду на вашей стороне.
Больше я никогда его не встречал.