Поезд подходил к Кельну. Здесь я часто бывал и хорошо знал вокзал. Пассажиры готовились к выходу. Они заполнили коридор, и «шпик» оказался изолированным от меня.
А что, если мне выйти в Кельне и доехать до Эссена в местном поезде? «Пусть он меня поищет», – мелькнула злорадная мысль. Я взял свой чемоданчик и вместе со всеми направился к выходу, но вышел на другой стороне, спустился прямо на железнодорожные пути, перешел их и по двум ступенькам поднялся на противоположную платформу. Здесь уже стоял поезд, на вагонах которого было написано: Eilzug nach Essen[91]. Я вошел в вагон и занял место у окна. Пусть теперь поищет! Поезд тронулся, и менее чем через два часа я был на вокзале старой части города. Но что это? На платформе по крайней мере пятнадцать жандармов. Когда я вышел из вагона, они улыбались. Наверно, думали в это время: «Что, захотел от нас уйти?»
Один подошел ко мне и, приложив руку к козырьку, произнес:
– Kommen Sie mit[92].
Меня отвели в комнату жандармского управления при вокзале.
– Откройте чемодан, – сказал один из жандармов, видимо старший.
– Кто дал вам право задерживать меня и производить досмотр моих вещей? – попробовал было я протестовать.
– Ну не хотите, так это мы сами сделаем, – оказал он. И, подойдя к шкафу, вынул большую связку ключей. Без особого труда мой чемодан был вскрыт. Расстелили на столе бумагу, открыли чемодан, стали выкладывать из него фотоаппарат, кассеты, старые газеты, номер журнала «Большевик», который я купил в одном из киосков Парижа, проспекты французских фирм, полученные мпою на заводах. Когда весь чемодан был перерыт и выбрано из него все, что жандармы считали необходимым изъять, они закрыли чемодан и тщательно завернули в бумагу все выложенное из него. Потом сверток связали шнурком, концы которого залили сургучом и опечатали. Когда они завершили свою работу, я сказал:
– Ну, а теперь позвоните начальнику гестапо, господину Вонпелю, и передайте ему, что вы арестовали советского уполномоченного на заводе Круппа.
– Мы вас не арестовывали.
– А как же называется то, что вы совершили со мной?
– Воппелю мы звонить не будем, сегодня воскресенье, и его нет на службе.
– Тогда дайте мне его домашний телефон, я позвоню ему сам.
Мой той был настолько уверенным, что жандарм беспрекословно открыл справочник телефонов.
– Вот телефон Воппеля, но я звонить ему не буду.
Я набрал номер. Абонент поднял трубку.
– Это господин Воппель?
– Jawohl[93].
– С вами говорит советский уполномоченный на заводе Круппа.
– Что опять у вас случилось? – услышал я недовольный голос.
– Я нахожусь в жандармском отделении вокзала. Меня сняли с поезда, произвели обыск и изъяли из моего чемодана ряд принадлежащих мне вещей.
– Передайте телефонную трубку тому, кто вас задержал.
– Возьмите трубку, – сказал я жандарму, который рылся в моем чемодане.
Жандарм взял трубку и почтительно изогнулся. Мне не известно, что говорил ему Воппель. Я только слышал короткие вопросы жандарма: и фотоаппарат вернуть, и газеты вернуть? Слушаю. Слушаю.
Он положил трубку, взял ножницы, перерезал шнурок и, открыв мой чемодан, стал поспешно укладывать в нею все то, что он вынул. Закончив, жандарм закрыл чемодан и, заперев его, обратился ко мне:
– Может быть, вам вызвать такси?
– Вызовите, – ответил я, хотя никогда прежде не пользовался в Эссене автомобилем. Когда подъехало такси, один из жандармов взял мой чемодан, а второй открыл дверцу, предлагая мне войти. Один поставил мой чемодан в машину, а второй, придерживая дверцу, произнес:
– Bitte schon[94].
«Кто является здесь настоящим хозяином? Крупп», – подумал я, вспоминая последний разговор с Геренсом, когда он мне сказал: «Ну мы что-нибудь сделаем. Я думаю, что вас больше беспокоить не будут».
Героизм коммунистов
…От хозяина-провокатора я ушел и поселился на Егерштрассе ближе к заводу. Новый хозяин, представитель одной из фирм, торгующих текстильными товарами, сдал мне две комнаты. Питались мы этажом выше – в другой квартире, хозяйка которой – фрау Рауэ – организовала небольшой пансион. Она сдавала комнату одному советскому инженеру и, кроме того, предложила готовить завтраки, обеды и ужины еще для четырех-пяти человек.
Муж был старше ее лет на двадцать, служил когда-то в армии кайзера и имел офицерский чин. Он был в отставке, получал пенсию, но ее не хватало, и жене пришлось сдавать комнату и готовить для советских практикантов.
После ужина мы обычно задерживались на квартире фрау Рауэ – хозяин приносил газеты, читал их, и мы обсуждали новости.