— Бум! — крикнул Паша.
«Хорошо, хоть бутылку с водкой поставил на холодильник», — подумал я.
Надежда уложить Степана на диван отсыпаться рухнула сразу, как я втащил его в зал.
Пришлось несколько раз самому закрыть и открыть глаза, чтобы поверить в реальность происходящего.
Какой-то мужик с приспущенными брюками и в пиджаке пристраивался сзади к девушке. Ничего не понимая, я почти толкнул Степана на диван, а сам рявкнул:
— Ты кто такой?! Совсем офонарел?!
Мужик лишь на секунду отвлекся, сказав:
— Я заплатил. В очередь если что, парень.
— Что?!
Я подошел к нему и оторвал его от бледной девушки за плечо.
— Ты что не понял, а? Убирайся отсюда, мразь! Тут дети!
Он, наконец, отцепился от женщины, встал во весь свой немаленький рост, откинул со лба темную путаницу волос и крикнул в коридор:
— Сынок, с тобой все хорошо?
— Да, пап, — ответили ему с кухни.
Я ошалело смотрел то на него, то на бурчащего Степана.
Мужик, поддерживая брюки рукой, пошел в соседнюю комнату, открыл дверь и с порога спросил:
— Николай, а в чем собственно дело? Почему мне мешают отдыхать?! Я за что плачу деньги?
Из комнаты на ломанном русском ему ответили, мол, все хорошо, Леонид Иванович, не обращайте внимания.
— Как не обращать внимания, когда меня силой пытаются выгнать! Я за что плачу участковому? Может, мне другую квартиру найти и другого Николая?
— Леонид Иванович, сейчас разберемся, не переживайте, — ответил тот визгливым, но решительным голосом.
Из комнаты, откуда доносился детский плач и на полную громкость орал телевизор, вышел небольшого роста, восточной наружности мужчина со смуглой морщинистой кожей, в черной застиранной футболке и синих джинсах. Я обратил внимание на волосы. Они были черные, как гуталин, с мелкими седыми вкраплениями. На правой щеке красовался глубокий шрам от брови до носа. В руке он держал незажженную сигарету.
— Так, ты кто такой и что тебе тут нужно? — спросил он меня на смеси нескольких языков. — Леонид Иванович — уважаемый человек, и я не позволю обижать моего гостя. Сегодня Кристина больше принимать не будет. Все до утра расписано. Завтра приходи. Давай, давай, не стой тут. Кристина, а ты чего расселась? Обслужишь Леонида Ивановича как ты умеешь.
Кристина с отрешенным лицом уставилась в стену, и было заметно, как под ее помадой медленно бледнели губы.
— Ты меня поняла?
— Поняла, поняла, — повернув свое бледное лицо, с неохотой ответила она и видимо, чтобы как-то подтвердить сказанное, завела руку за спину, расстегнула бюстгальтер и бросила его на пол. Потом скатала чулки, и отправила их туда же.
— Вот и хорошо, — проговорил человек восточной наружности, улыбаясь во все свои золотые зубы.
На десяток секунд все замерло, и повисла тишина. Этого времени мне хватило, чтобы осознать происходящее и представить себе каждое действующее лицо: некогда очень красивая девушка, ныне проститутка Кристина; Леонид Иванович, подкармливающий местного участкового и содержащий в квартире Степана мини-бордель; и, наконец, сам смотрящий борделя — Николай из Душанбе.
— А ты давай, проваливай, — сказал Николай, подойдя ко мне вплотную и потащив за рукав. Сигарета у него уже была во рту, правда до сих пор не зажженная.
Весь сгиб его правой руки был покрыт темными полосами от уколов.
— Сейчас, — сказал я и что есть мочи двинул ему по челюсти сверху вниз. Удар получился немного смазанным, но этого хватило, чтобы Николая откинуло к дверному косяку, где вдобавок он стукнулся головой о петлю. В руку сразу отдало ноющею болью.
Следом за этим меня вдруг резко затошнило и вырвало прямо на старый паркет.
— Шатаются тут всякие наркоманы, — позволила себе вставить Кристина. — Дай ты ему, наконец, уколоться, Николаша, а то помрет парень-то.
Я вытер рот платком и сказал, обращаясь к Леониду Ивановичу:
— Хоть какие-то остатки совести у вас есть?! Сыну зачем жизнь ломаете?
Николай быстро пришел в себя, вытер кровь с разбитой губы, весь ощетинился и достал из заднего кармана джинсов нож-бабочку. На секунду мне показалось, что пришел конец. Я как-то легко это осознал и принял. На дворе ночь наползала на вечер. Двор не освещается толком. Один звонок Леонида Ивановича нужным людям, и с телом все решится быстро, как в лучших фильмах Тарантино. И тут с заплаканным, мятым лицом, поднялся с дивана Степан и, шатаясь, сказал: