На период нашего знакомства мне это было очень необходимо. Я, еще совсем зеленый, работал стажером-инженером в конструкторском бюро и вообще не знал, как жить дальше. Денег едва хватало на кино, но после Ленки с девушками совсем не клеилось. Работа мне не нравилась — я еще на третьем курсе понял, что инженером быть не хочу, — и тут мама, придя с рынка, как бы между словом, сказала про Катьку.
Помню, как читал лежа на диване книжку и пробурчал, мол, не нужно мне никого сватать.
Наши семьи жили в одном доме, и родители по молодости даже работали на одном заводе. Случайно встретившись на улице, мамы обсудили личную жизнь своих детей. Та минута, когда я решил посмотреть на фотографию Кати в социальной сети, стала для меня судьбоносной. Вся жизнь перевернулась с головы на голову. Все завертелось на бешеных скоростях. Жизнь обрела новые, невообразимые краски.
Предложил встретить ее после работы. Дома для храбрости сделал три больших глотка самогона, привезенного из деревни. Короткая юбка, красная помада на губах, сигарета во рту — это не то, что я ожидал увидеть. Мои шаблоны начали трещать по швам.
Выйдя из метро, мы зашли в какой-то торговый центр и съели по куску пиццы. Все было скомкано, нервозно, я двух слов связать не мог, мало того в тепле меня совсем развезло. Около подъезда молча расстались, а на следующий день она написала, что мы очень разные.
Я сохранил это сообщение в телефоне: «Мне моя мама напела, что ты отличный парень — надежный, порядочный, а ты приехал на первое свидание пьяный, в какой-то жуткого вида куртке, слова не вытянешь из тебя. Извини, но нам не по пути дальше».
Я предложил еще раз встретиться. Странно, но она согласилась. Пошли с ней в бильярдную.
— Ты в первый раз, что ли, играешь? — усмехнулась она тогда, загнав свой последний шар в лузу.
— Чаще просто в русский бильярд играю, — оправдывался я.
После проигрыша пришлось покупать ей две Пина Колады, а себе два абсента. Она, не отрывая взгляда, следила за мной, предвосхищая следующие минуты. Я смутно помню, как мы поймали такси, и уже перед самым домом меня вырвало в машине на ее туфли.
Понимая, что прощения мне не будет, я попытался выкинуть девушку из головы, но чем дольше мы не виделись, тем сильнее меня к ней тянуло. Весь мир сузился до одного человека.
Где-то около двух месяцев мы не встречались и не общались, но однажды, по дороге на работу, ожидая автобус на остановке возле дома, я увидел ее в обтягивающем коричневом платье, черных очках и маленькой сумочкой в руках. Все вокруг как будто замерло, не мешая ей переходить дорогу. Правильные черты лица, создающие волшебную отрешенность от действительности, и шелковые светлые волосы, развевающиеся на ветру, чуть не свели меня с ума в тот момент. Она подплыла ко мне, улыбнулась, сказала: «Привет», как ни в чем не бывало, и сама пригласила на чашечку кофе. Я только и смог кивнуть, вдыхая запах ее духов.
Чашечка кофе нас не сблизила, и мы опять разругались. На этот раз я был трезв, как стеклышко, и постарался надеть самые, как мне казалось тогда, модные вещи в моем гардеробе. Потом выяснилось, что я глубоко ошибался.
Все было куда прозаичнее. Я просто не заплатил за нее в маршрутном такси, не желая менять крупную купюру, не подал ей руку, опять не смог решить, в какое именно кафе идти и, самое главное, попросил больше не курить.
Мы опять перестали встречаться, но продолжили общение в интернете. Вот именно там я раскрылся в ее глазах. От моих шуток и занудства она не успевала ставить смайлики. В реальной жизни меня терпеть не могла, но в виртуальном пространстве — это уже была почти любовь.
Так и общались до тех пор, пока мы чисто мужской компанией не отправились в Крым на две недели. Она это проглотила, написав, что я ей вроде как даже нравлюсь. Все было бы хорошо, но после моря я поехал в деревню к бабушке еще на две недели помогать копать картошку.
Вот тут ее гордость не выдержала, и она заявила, что пошла на свидание с тридцатилетним мужиком: «Чао, Максим».
Прочитав сообщение в десятый раз, я выбросил купленный в Крыму на последние сбережения браслет, и решил закончить эти отношения навсегда. Сказать, что я не ревновал, значит, ничего не сказать.
Но было поздно. Болезнь прогрессировала. Я больше не мог жить без ее голоса, запаха шампуня и духов на волосах, улыбки и кокетливых жестов. Я не спал, у меня пропал аппетит и, в конце концов я, не выдержав, решил написать ей: