Никогда не замечали, как на вас или ваших соседей внимательно смотрит какая-нибудь бабушка в транспорте? Думаете, ей интересно ваше новое пальто или сумка? Ничего подобного.
Она смотрит с позиции прожитой жизни, сравнивая себя с вами на уровне эмоций, жестов, слов. Это для нас она пожилой сморщенный человечек без прошлого, а для нее все, что когда-либо отражалось или отражается в глазах, — происходит здесь и сейчас.
Для нее и полет Гагарина, и комсомольские отряды, и строительство БАМа — это не редкие статьи в журналах и сериалы по второму каналу, а столько-то вдохов и столько-то выдохов, дни рождения, лекции в институте и скованные поцелуи в подъезде.
Мы видим сморщенную старушку перед собой в маршрутном такси, а у нее внутри, может быть, до сих пор бушуют страсти любовного треугольника с Колей Васнецовым и Таней Ивановой.
И неважно, что Колька уже как пятьдесят лет назад сгинул где-то в Сибири на торфяных разработках, а Таньке недавно левую ногу ампутировали в связи с сахарным диабетом. Главное — девичьи обиды, слезы и треугольный конвертик с ее именем на обратной стороне, а не Таниным.
За одну станцию до «Кузьминок» в вагон зашла парочка молодых и не совсем трезвых девиц в черных длинных пальто и тяжелых армейских ботинках на ногах. Одна из них прислонилась к поручню, и, притянув другую, стала ее целовать.
— Товарищи, что же это такое творится?!
Но нет, никто уже этого не спросит. Никто не поведет их в отделение под руку. Не вызовут родителей. Я бросил взгляд на старенькую бабушку. Комсомол заснул навсегда, как и минтай в сумке.
Мне было противно смотреть на девиц, и я отвернулся.
Город засыпал. Мне пришлось пробираться по сугробам до дома, где жил Степан. Это причудливое ветхое пятиэтажное здание из красного кирпича, глазницы которого глядели на всех черными безжизненными дырами, странным образом вписалось в композицию с новыми типовыми высотками, словно заскорузлый гнойник на лице юноши. Оно ежилось, сутулилось, но покидать насиженного места не хотело.
Раньше я любил бывать в этом доме. Он был живым существом, с открытой душой, где соседи знали друг друга и ходили в гости, где двери не закрывались даже по ночам. Не то, что сейчас: тысячи клетушек за бронированными дверьми.
В подъезде стоял полумрак, из небольшого отверстия в двери наметал снег. Все стены были исписаны, к потолку прилипли горелые спички (неужели их еще кто-то бросает?). Поднимаясь по лестнице на пятый этаж, уже почти на самом верху, я почувствовал отдышку и слабость в ногах. «Странно, — подумал я. — Раньше такого не замечал». Пришлось постоять какое-то время, чтобы отдышаться.
Дверь в квартиру была не заперта, и оттуда несло жженым кофе. Я прошел внутрь. Весь коридор был уставлен баулами, какие обычно можно увидеть на оптовых рынках, огромными сумками и коробками.
Кое-как была разбросана обувь, на вешалке висело несколько пуховиков и курток. Теперь к запаху жженого кофе добавился еще запах плесени, сырости, чеснока и чьих-то немытых ног. Я не стал разуваться и прошел на кухню по скрипучему старому паркету. Там, спиной ко мне, стоял высокий черноволосый молодой человек в мешковатом спортивном костюме и что-то мыл в раковине.
— Здорово! — сказал я. — Ты чего не спишь в такую рань?
Степан повернулся ко мне и стал водить языком по внутренней поверхности зубов, словно отыскивая остатки пищи.
— Я еще не ложился, — выдавил он из себя. — А ты откуда тут взялся? Здорово…
— Что такой хмурый? — улыбнувшись, спросил я. — Пил, что ли? Откуда только поводы берете?
— Разве нужен повод? — удивился он. — Холод этот собачий бесконечный, разве не повод?
— Повод, конечно, — отозвался я в поисках стула. — Слушай, можно я у тебя сегодня побуду до вечера?
— Будь, — сухо ответил он.
— Я могу у тебя тогда где-нибудь прилечь на часик отдохнуть? Что-то неважно себя чувствую.
— В зале на диване можешь лечь, — сказал Степан, вытирая руки бумажным полотенцем. — А мегера твоя чего не пришла?
— Она на тренинг улетела в Турцию, — не сдерживая смеха, сказал я. — Она, Степ, не мегера. Она хорошая.
— Ну да? — вопросительно подняв одну бровь, спросил он. — Я ей никогда не нравился. Помнишь, как она меня шизоидным назвала?
— У всех бывают свои заскоки. Главное, что на дружбу нашу это никак не повлияло.
— Как сказать, — закрыв кран, ответил он. — Я у вас, когда последний раз в гостях был? Правильно. Никогда.
— Блин, Стёп, ну ты же знаешь Катьку. Да, она не любит всю нашу компанию. Но я ведь к тебе приехал.