Быть может, он слишком много теперь ел и пил, а это чревоугодие вызывало бессонницу и плохо действовало на печень. А может, во всем виноваты были воздушные налеты — их Гарольд принимал очень близко к сердцу. «Бомбите себе на здоровье войска — за то военным и жалованье платят, но подвергать опасности жизнь мирных финансистов, вождей коммерции, этой соли земли, попросту чудовищно!» Такова была точка зрения Гарольда. И он купил себе второй дом, в Бакингемшире, который назвал «Замок Пэтта». Ну и, конечно, пришлось обзавестись новым автомобилем, вместительным, да и достаточно быстроходным, чтобы всюду поспевать.
От великих успехов и добродетелей Гарольда, естественно, прежде всего страдала его жена Эстер. Чем больше окрыляло его сознание собственного превосходства, тем больше внимания и уважения он требовал от нее.
— Лучший друг женщины — ее муж, — говаривал он. — Если она его не любит и не почитает так, как дала обет перед алтарем, она — позор семьи и общества!
Таким образом, Эстер пришлось учиться «любить и почитать» и это оказалось чрезвычайно трудной задачей. Не каждая сумела бы «любить и почитать» Гарольда в такой мере, как он этого требовал. Он был настолько поглощен своими коммерческими делами, что не мог уделять времени делам житейским. Эстер приходилось вести хозяйство на два дома, а между тем доставать продукты и держать слуг становилось все труднее. Ей нужно было заботиться о животных, которых муж покупал, но скоро забывал о них. Чем капризнее и придирчивее становился Гарольд, тем больше требовалось от нее кроткой уступчивости. Малейшая попытка протеста с ее стороны беспощадно подавлялась, — Гарольд умел довольно ловко рядить самое худшее в тогу добродетели. Он заставлял Эстер принимать у себя в доме женщин, за которыми он волочился, и притворяться, будто она не знает ничего. Правда, Гарольд покупал ей наряды и драгоценности, но при этом откровенно подчеркивал, что драгоценности эти дает как бы взаймы, и ей в свое время придется за них расплатиться, а в виде процентов постоянно требовал лести и кроткой покорности.
Наряды жене Гарольд часто покупал за счет фирмы, в которой он служил, относя их стоимость в графу «Издержки на развлечения клиентов». Это может показаться странным, но тут была своя логика. Гарольд давно заметил, что Эстер почему-то очень нравится многим его клиентам, часто даже самым богатым и неподатливым, которые не шли на другие его приманки. Конечно, Гарольд Формби-Пэтт был олицетворением мужской чести, а Эстер, как и положено жене Цезаря, — образцом женской добродетели. Но если богатый клиент интересуется предложениями Гарольда потому только, что это дает ему единственную возможность видеть Эстер, и если он «подкинет какое-нибудь дельце» Гарольду для того, чтобы иметь возможность бывать у них в доме, — скажите, что в этом предосудительного? Дело есть дело, и если жена не сумеет помочь мужу — это стыд и позор! Чтобы такое невинное сводничество достигало цели, для Эстер нужны были дорогие туалеты. А поскольку все делалось для пользы и во славу фирмы, почему бы фирме и не оплачивать эти туалеты?
III
В середине тысяча девятьсот восемнадцатого года старый Розенграб стал призадумываться и внимательно изучать сведения, ежедневно поступавшие к нему из Голландии и Швейцарии. А девятого августа того же года он начал поспешно и со всякими предосторожностями ликвидировать всю «военную» деятельность конторы. К началу сентября почти все имущество фирмы было уже обращено в наличные деньги и надежные ценные бумаги. После этого Розенграб занял выжидательную позицию. Покусывая ногти, он изучал сводки и в душе молил бога продлить столь беспримерное в Англии благополучие. Гарольд, недоумевая, спрашивал себя, что такое со стариком, куда девалась его деловая хватка. Он был поражен еще сильнее, когда Розенграб, вручив ему пачку каталогов, велел привести их в порядок и затем искать подходящих клиентов. Гарольд не мог понять, что затевает его шеф: ведь посланная небом война еще в разгаре, барыши поставщиков превосходят всякое воображение. Прочитав в каталогах названия новых торговых фирм, Гарольд уже только открывал и закрывал рот как рыба, которая пытается проглотить чересчур большую хлебную корку. Среди новых фирм было, например, акционерное общество «Серп», намеревавшееся заняться переделкой танков на тракторы, «Акционерное общество по реализации сбережений» для военных — из самого названия было ясно, какие филантропические цели оно преследовало, — и «Английское акционерное общество снабжения», созданное для того, чтобы излишки продукции военного времени использовать для нужд гражданского населения.
Через несколько недель Гарольд оценил мудрую предусмотрительность старого Розенграба, а через несколько месяцев стал таким же энтузиастом мира, как раньше — энтузиастом войны. Эстер приходилось теперь по вечерам очень часто сопровождать мужа в ресторан, где они обедали в обществе джентльменов (каждый являлся со своей дамой), у которых имелись товары для продажи или деньги, которые они могли спустить. Эстер уже научилась «осаживать» подвыпивших ухажеров мягко и тактично, чтобы муж не терял в них клиентов. Ей на этих вечерах бывало скучно, а часто и стыдно, и в душе росло немое возмущение. Зато все вокруг, видимо, наслаждались. Ведь то было прекрасное время, время великого бума, небывалых барышей. Славный мир был заключен. Гарольд сиял самодовольством, его распирало сознание собственного достоинства. Он и его соратники со своими дамами неуклюже прыгали в дансингах и ресторанах, как разжиревшие вороны на поле битвы, усеянном трупами.
Привыкнув к такому положению вещей, Эстер ничуть не удивилась, когда однажды вечером муж сказал ей:
— Завтра мы обедаем с очень важным клиентом (так Гарольд определял всех, с кем его связывали дела). И надо, чтобы ты была в самом лучшем виде. Надень те бриллианты, что я тебе принес.
Механический, весьма равнодушный и даже унылый ответ Эстер «хорошо, мой друг» разозлил Гарольда.
— Хоть бы капельку проявила удовольствия или интереса! — заворчал он. — Другая жена была бы рада. Тебе представляется возможность помогать мне в важных делах, бывать в лучшем обществе и наслаждаться всем, что только могут дать деньги, а ты бормочешь «хорошо, мой друг» с таким видом, как будто я зову тебя на похороны!
— А кто еще будет? — осведомилась Эстер, тактично стараясь изобразить живой интерес.
После минутной нерешимости Гарольд сказал:
— Я пригласил и Нэнси, для того чтобы нас было четверо. Мой клиент — лорд, да, да, лорд Блентроп, и нужно произвести на него хорошее впечатление. А Нэнси знает, как держаться с такими господами, — у нее, видишь ли, много знакомых из самого лучшего общества.
Теперь смутилась Эстер, она даже покраснела слегка. Нэнси, одна из многочисленных нимф Эгерий[7] ее супруга, всегда разговаривала с нею тоном подчеркнуто покровительственным, с нарочитой оскорбительной любезностью. И Эстер сейчас чуть не в сотый раз спрашивала себя, с какой стати она терпит это. Она было повернулась к мужу, готовясь протестовать, но вместо этого неожиданно для себя самой сказала покорно:
— Хорошо, мой друг.
Протестовать было бесполезно. Это только вызвало бы сцену, а семейные сцены для Эстер были мукой, тогда как Гарольду они, кажется, доставляли большое удовольствие. Он любил эти словесные бои и, когда доводил Эстер до слез раздражения и унижения, почти всегда становился нежен и жаждал ласк. А она покорялась, как все слабые люди. Но в душе ее не утихал протест.
Для какого-нибудь объективного наблюдателя, невидимого, но посвященного во все, этот обед был бы занятным зрелищем, маленькой комедией, комедией с примесью пафоса и трагедии, — ибо в тот вечер Эстер влюбилась. За столом восседал Гарольд, рыхлый, бледный, но с багровыми пятнами на щеках, преувеличенно радушный и, пожалуй, слишком парадно одетый (настоящие жемчужные запонки, на пальце кольцо с печаткой), и заедал омаров икрой, одну дичь — другой, мешал вина, как поэт — задуманные метафоры. Рядом с ним Нэнси Торндайк, дама несколько чересчур эффектная, красоты «зазывающей», одетая с элегантностью, слишком строгой для особы, чья единственная прелесть в ее доступности. Третьим в этой компании был Блентроп, красивый мужчина с благородной внешностью, в парадном мундире штабного офицера, с двумя рядами орденских ленточек. И, так как война была еще достаточно свежа у всех в памяти, люди, сидевшие за другими столами, все время перешептывались, поглядывая в его сторону. Это весьма льстило и Нэнси и Гарольду. Гарольд, конечно, воображал, будто они шепчут: «Вон там сидит Формби-Пэтт — знаете, этот великий финансист». Он и Нэнси из кожи лезли, чтобы угодить гостю, который, помимо высокого титула пэра, имел еще в их глазах все преимущества влиятельного и богатого клиента. А Эстер за обедом почти не раскрывала рта и про себя отмечала, что рядом с благовоспитанной сдержанностью и утонченными манерами Блентропа еще больше бросается в глаза вульгарность ее мужа и Нэнси. Ей хотелось принять участие в разговоре, но мешала застенчивость, да и реплики мужа, почти грубо перебивавшего ее, вызывали чувство беспомощности и унижения.