У типографии началась жестокая перестрелка. Наш товарищ Зезюлинский был ранен в голову после того, как он убил наповал черносотенца, переодетого шпика, а другого тяжело ранил. Отстреливаясь, он чуть не погиб, но находчивость его спасла: он, уже раненный, прикинулся мертвым, и полиция, подбирая раненых и убитых, отвезла его в губернскую больницу.
Редакция «Северного края» охранялась нами, социал-демократами, и одной из рабочих дружин, и черная сотня ее не посмела напасть.
Когда все начало вновь принимать спокойный вид и редакция наша постепенно стала терять характер вооруженного лагеря, начали выползать из своих нор и наши хозяева-кадеты. Первым пришел, конечно, Н. П. Дружинин с целым ворохом статей, которые мы, не читая, клали в редакционный ящик.
А между тем, в то время, когда мы готовились к вооруженной защите редакции, когда запахло в воздухе еще первыми признаками черносотенного погрома, наши почтенные кадетские «мужи», не предупредив, конечно, никого из социал-демократических пайщиков газеты… устроили тайное заседание, на котором постановили поручить ввиду тревожного времени диктаторскую власть в газете ответственному редактору, а права нашего редакционного комитета, где мы были в большинстве, аннулировать.
И вот, выпуская первый после погрома номер газеты, я как громом был поражен, когда увидел на пороге типографии грузную, рыхлую фигуру В. М. Михеева с озабоченным и как будто немного сконфуженным видом. Он вошел, сел против меня и после небольшой паузы прямо приступил к делу. «Видите ли, собрание пайщиков передало мне все свои полномочия на единоличное ведение газеты в столь грозный и серьезный момент нашей жизни, поэтому ни одна строка в газете не может идти мимо меня», — закончил он, облегчив себе душу.
Было очевидно, что В. М. Михеев в решительную минуту струсил нашей марксистской классовой позиции и перекинулся на сторону кадетов. «Что ж, скатертью дорога, — подумал я, — нам таких мягкотелых защитников не надо, скатертью дорога!» И, не сказав ничего в ответ Михееву, я взял шапку, раскланялся и вышел из типографии.
В тот же вечер мы с В. Р. Менжинским и другими сотрудниками решили отряхнуть прах от ног своих и уйти из «Северного края», с которым у нас было связано столько надежд. Здесь же на собрании мы составили декларацию о своем выходе, в которой подчеркнули, что мы выступаем из редакции газеты, ибо нам, идеологам пролетариата, не по пути с предателями революции и народа — кадетами. Эту декларацию я отнес на другой день к В. М. Михееву с требованием напечатать в газете в качестве «письма в редакцию». Вот это письмо в редакцию.
«Господам членам хозяйственной комиссии и сотрудникам „Северного края“ В. Михееву, В. Н. Эпштейну, В. Н. Ширяеву, П. А. Критскому, П. Я. Морозову и Н. П. Дружинину.
Мы бросаем газету из-за черной сотни. О! Во время погромов мы не бросали редакции на произвол судьбы, не прятались по чужим квартирам, не ухаживали за вожаками громил, не отстаивали их участие в охране города. Нет! Между нашими товарищами есть раненые в то время, как они защищались с оружием в руках. Мы организовали защиту редакции и, вооруженные, ждали хулиганов. Они не пришли.
Зато пришли вы, господа хозяева, которые обегали редакцию, как чумное кладбище, пока была опасность, и заявили нам, что в погромах виноваты социал-демократы с их неумеренными речами на митингах, повинна свобода революционного слова. Довольно свободы слова!
Мы не допустим позора, чтобы наряду с полицейскими призывами к успокоению организатора всероссийской бойни — Трепова и местных черносотенцев — губернатора Роговича и казакиста Вахрамеева появилось продиктованное трусостью воззвание „Северного края“.
Мы хотели обратиться ко всем гражданам и к пролетариату с призывом силой противостоять всяким попыткам контрреволюции. И не только социал-демократы, но всякий не испуганный с рождения, — мог ли он говорить теперь о чем-либо другом, кроме вооруженной борьбы с остатками самодержавия, видя то, что мы видели?
Что же вы делаете? Ваш председатель В. Н. Эшптейп заявляет, что он приостановит газету, которая резкостью тона может вызвать новый погром, он требует от редактора В. М. Михеева: „Возьмите диктаторскую власть, хоть на несколько дней упраздните редакционный комитет и черкайте все опасные места“.
Прежде это делали бы губернаторские чиновники. Теперь литератор В. М. Михеев взял на себя постыдную цензорскую роль. Он не только задержал на время слишком боевые статьи социал-демократов („может быть, потом разрешу“), но даже вычеркивал отдельные места, как заправский цензор времен Плеве. Правда, это были слова, что цензура упразднена „волею пролетариата“. Волею пролетариата! Действительно страшные слова!!!
Там, где литераторы проводят еще не созданный правительством закон против социалистов, нам не место. Мы уходим, господа хозяева, но помните, что если легок пух, пущенный полицейскими громилами из перин еврейской бедноты, то тяжела ответственность тех, кто зажимает рот людям, которые хотят крикнуть: защищайтесь с оружием в руках!.. Для нас, пролетариев, интересы литературы — не интересы сундука. Вот почему мы уходим.
Секретарь Вячеслав Менжинский.
Заведующий областным отделом Леонид Федорченко.
Заведующий городской хроникой Владимир Коньков.
СОТРУДНИКИ: Е. Фальк (Е. Волоцкая), О. Антушевич, Н. Зезюлинский, А. Батуев, П. Пономарев, В. Кириллов, Н. Воронцов, Ал. Метелкин, Смердяков (псевдоним), Фед. Торопов (корректор), Ольга Федорченко (служ. конторы), Григорий Зайцев (экспедитор).
25 октября 1905 года».