Например, как можно понять такие словосочетания, как «функции менеджмента» или «признаки менеджмента», «характеристику власти», «предмет социологии», «теорию государства», «доктрины права», «основные характеристики общества»34?
Дело в том, что онтологический статус таких объектов, как «власть», «менеджмент», «социум», «управление», «право», «экономика», имеет особое онтологическое определение. Допустим, «стол» как мысль, а затем какая-то видимость в качестве действительно определенного предмета может предположительно обладать неким функционалом для меня. И рассматривая его (стол) (в мышлении), можно замечать у такого предмета некие признаки, некие характеристики (основные и любые другие) и другое35. Но как же быть с такими предметами, как «государство», «власть», «личность», менеджмент», «политика», «социум»…? Можно делать вид, что это все «есть» в качестве установленной онтологической единицы или в качестве признака, возникающего в результате присутствия субъекта, или… А затем таким же образом возможно сфальсифицировать любую видимость некого знания, системы знаний, теории, структурности, суммы слов… Но вся такая выдумка – это только выдумка и что-то еще, но такое «еще» – это то, что может подвергаться определенной позитивистской фальсификации. И такая фальсификация может предполагать много всякого, каких-то слов, каких-то слов на бумаге…
Конечно, присутствуют непреложные и жидкие факты присутствия в происходящем, и такое присутствие в присутствии может иметь разное описание, разное определение, разное понимание, разное мышление о таком в качестве какого-то выделенного мышления.
И такое особое присутствие, возможно, предполагает какое-то за ним, но выделить все это происходящее в нечто онтологическое – это невозможность. Описание такого «присутствия в присутствии», а также и «присутствующего самого по себе» может быть не только каким-то описательством, но и каким-то знанием, практическим знанием и даже тем, что стремится понять, что же это все на самом деле? Как можно увидеть становление такого мышления? Как можно понять процесс от его выделения до какой-то итоговой фальсификации, то есть завершения такого в качестве мышления?
Допустим, врачевание расстройств человеческого духа, различных душевных заболеваний – это значительная проблема, стоящая перед человеком с начала его присутствия в присутствующем. Но что о духовном, как о чем-то конкретном, может знать человек? И тут оказывается, что ничего окончательно-определенного в таком значении, допустим, та же философия, предложить не может. То есть некая «философия духа» может значительно долго что-то обдумывать о так называемом духе, о духовном, душевном, сознании, но для лечения расстройств такого неопределенного в качестве предмета будет недостаточно36. И тут может (позитивизм тут может стать подспорьем) возникнуть мыль о том, что неважно, есть ли душа или что есть на самом деле ум. Допустим, это некий «черный ящик» и некие явления (происходящее), то в таком смысле это можно объединить какими-то словами – сознание, психе… и другое…, но такое определение не создает никакого предмета! А дальше можно каким-то образом определить взаимодействие с таким выделенным мышлением, предположить его структуру, предсказать его поведение, организовать воздействие на него, предположить (по выявляемому) какое-то лечение расстройств… И для объяснения-выделения такого может возникнуть теория Фрейда, Юнга, Адлера, Франкла или других.
Но всегда нужно понимать, что вне таких конкретных теорий, где все происходящее в таком контексте становится определенным выделенным мышлением и затем практикой, практикой лечения расстройств, – это какое-то ничто, это какая-то фальсификация. То есть любая общая психология, общая теория управления, общая экономика, общая политическая наука37…, которая игнорирует выделенность Фрейда или выходит за ее рамки, не понимает ее, – это, в большей степени, фальсификация конкретного выделенного мышления, конкретной теории управления Тейлора, социальной теории Питирима Сорокина, теории экономических волн Кондратьева, которые ни в коем случае никогда не говорят о последних основаниях, потому что они о них ничего не знают. И в таком «общем» в какой-то момент, возникает забывание того, что создатели выделенного мышления не рассчитывают, что их теория предполагает какое-то онтологическое присутствие того, что было выделено в качестве мысли. То есть их мысли о чем-то, ставшие затем каким-то символами, это всегда мысли, а не готовые мертвые схоластические символы-предметы. И это уже «общее мышление о предмете», и там, где предмет отсутствует, это – какое-то ничто, какое-то слабоумие, начетничество. То есть действительное выделенное мышление – это только мышление о «черном ящике» без какого-либо явного предмета, объекта, его функций…
35
Но если двинуться к проблеме «сущности и существования» стола, то вся «предметность» сразу же выйдет из-под контроля…, и никакого «стола» в итоге не останется… так же, как и любой похожей «онтологической» единицы…
36
Но всегда нужно помнить о взаимодействии с таким, например, того, что предложил Франкл, ну или то, как такое понял Юнг.