Допустим, в какой-то момент «вертикаль управления чем-то» становится сверхсложностью с какой-то бесконечной степенью составляющих, и сама вертикаль, и управляющее. Чтобы понять, что происходит с тем управляемым и с тем, как им управлять, нужны какие-то классификационные механизмы упрощения и сведения этого многообразия к чему-то простому, схематическому…
Таким механизмом упрощения может быть какая-то наука или какое-то особое выделенное, живущее своей жизнью, мышление, позволяющее с помощью каких-то схем, каких-то конструкций понять мир тому, кто подключен к миру через такое мышление. И тут также может быть взята даже какая-то математика, и такая математика может в итоге стать механизмом определения происходящего, но в какой-то момент может возникнуть иллюзия, и такая только математика начнет подменять происходящее, и тогда… катастрофа, ряд катастроф…
И в какой-то момент те, кто занят работой с таким сверхсложным, уже не могут отличить одно от другого, и тогда возникает сложное мыслительное расстройство, которое, конечно же, может быть инструментом для каких-то спекуляций. То есть те, кто смог освоить какую-то конкретную математику, могут внутри такой отрасли через различные механизмы создавать различные схемы воздействия на действительно происходящее, и им может быть все равно, для чего существует такая система сама по себе, главное, извлечь нечто в свою пользу с помощью «такой математики»…
Тут может зайти разговор о какой-то идеологии, как о каком-то опасном упрощении, и в таком контексте «идеология» – это нечто отрицательное, нечто сверхложное… Но все устроено несколько иначе, стоит лишь предположить, что «любое мышление – это упрощение, а не то, что происходит». Но забыв это в каком-то сверхзначении или отрицая такой факт в каком-то глобальном значении, или запрещая утверждать факт различности мышления и происходящего, можно «взять любое выделенное мышление» и утвердить его в каком-то «абсолютном значении» в качестве происходящего, и вот тут и возникнет слабоумие всех подключенных к такому. Но те, кто опротестует такое с помощью нового выделенного мышления, через какое-то время, скорее всего, забудут, что их мышление – это не то, что происходит…, и опять какое-то слабоумие…
Сводимость понятий и упрощение
Сводимы ли понятия из одних языков с другими или, скорее всего, это не совсем так? И можно предположить, что если речь идет о каких-то математических понятиях, то тут соответствие их осмысления может быть похожим, но если речь идет о политических понятиях, тогда все сложнее. И это, возможно, связано с тем, что осмысление понятий раскрывается через всю полноту данного языка и того, что за ним, через всю его целостность, и, возможно, разные языки являются несколько иной такой целостностью, и они существуют как конкретность как-то иначе, погружаясь туда, в непонятную глубину.
И, возможно, нам из «нашего объема языка» не понять то происходившее, в том его каком-то первоначальном смысле и то, чем мы обладаем – это какие-то упрощения в словах всего того сложно-происходившего. Наши исторические теории того мира, наши попытки придумать этому всему закономерность, связанность, и нашу последовательность в этом всем происходящем – это наши способы придумывать себе конструкции. Такие конструкции позволяют оставаться нормальными там, где нет никакой нормальности, там, где сплошной неадекват и вывих. Возможно, вся эта история – это всего лишь какое-то значительное противостояние. Но, возможно, это и нечто иное, и что значит «это иное», нам это доподлинно не понять.
Остывание и гибель выделенного мышления
Выделенное мышление, когда оно становится каким-то остывшим выделением, в какой-то момент начинает жить своей жизнью. И если такое мышление начинает остывать окончательно, тогда оно перестает взаимодействовать с тем «реальным» мышлением и с до-мышлением, с тем, во что все это обращается, и тогда такое выделенное мышление отмирает, превращается в набор каких-то пустых символов.
И если исчезают последние те, кто может воспроизвести «эту музыку» в своем универсальном аппарате воспроизведения, тогда такое мышление перестает быть мышлением и исчезает38. Такие мертвые памятники мысли могут удивлять взор какого-то пытливого ума, но реставрация такого выделения не всегда позволяет его воспроизвести в том первоначальном виде. И никогда такое выделенное мышление не существует в том первоначальном виде, то есть это всегда вторичность, затем вторичность и снова вторичность…