— Э, нет! — запротестовал Елисей.— Такое тонкое вино к завтраку не годится. Разопьем его за обедом.
— А что же пить будем? — растерянно спросил хозяин.
— То самое, что пьется под селедку.
— Да ведь вчерась ее кончили.
— У меня еще есть.
Леська знал, куда ехал, и поставил сотку.
— Сколько их у тебя? — полюбопытствовал хозяин.
— Так я тебе и сказал!
Все рассмеялись.
После первой стопки хозяин спросил Матвеева:
— А вы сами откуда будете? Нашей? Таврической?
— Нет. Владимирской.
— Врешь.
Леська вздрогнул и опасливо поглядел на Шокарева.
— Почему вы так думаете? — спросил Матвеев, твердо уставив на Сизова красные от бессонницы глаза.
— Да ведь владимирские все окают, а ты акаешь.
— Я окончил университет в Москве, а Москва, как известно, акает.
— А-а… Ну, извиняюсь… Что же… Это ничего. Это бывает.
После завтрака Елисей предложил Матвееву свою кровать, Матвеев, не раздеваясь, лег, повернулся к стене и тут же заснул.
Леська с Володей вышли на улицу. Городовой издали подобострастно взял под козырек.
— Между прочим, дядя Василь чуть не разоблачил твоего комиссара,— спокойно сказал Шокарев.
Леська понял, что сейчас юлить нельзя.
— А что я могу сделать? — сказал он с раздражением.— Не я выдаю паспорта.
Они направились в парк и дошли до того пня, на котором Леська сидел рядом с Васеной. Каким тогда Леська был счастливым и как мало это понимал: ведь Васена была еще живой.
— Хочешь искупаться? — спросил Елисей.
— Не знаю,— ответил Володя.
— Как это на тебя похоже.
— А что хорошего в соляном озере? Больницей пахнет.
— А я тебе озера и не предлагаю. К морю пойдем.
Пошли к морю. Идти было довольно далеко. По дороге говорили о пустяках. Елисей явно думал о чем-то своем и нервно озирал пляж. Особенно зорко всматривался он в рыбацкий баркас, который стоял на якоре недалеко от узенькой деревянной пристани.
— Чем тебе понравился этот баркас?
— Мне показалось, что он тот самый, на котором я когда-то плавал.
— А если даже это он, в чем его прелесть?
— Лирика все-таки.
Они разделись и вошли в воду. Шокарев нырнул, выплыл и тут же вышел на берег, а Елисей доплыл до баркаса, обогнул его, поговорил о чем-то с вахтенным и вернулся к Володе.
— О чем ты говорил с этим матросом?
— Выяснял, не мой ли это баркас.
— Ну и как? Выяснил?
— Да.
— Что же оказалось?
— Не мой.
— Конечно.
Обед прошел великолепно. Был кулеш с гусиным салом и сам гусь, а к нему маринованные помидоры. Делать нечего — пришлось откупорить шокаревскую бутылку.
— «Лякрима Кристи»! — объявил Шокарев.
— Да, вино действительно тонкое,— сказал Матвеев.— С соленьями не проходит.
— У нас все пройдет! — лихо захохотал хозяин и опрокинул в глотку стакан, точно воду в широкогорлую лейку.
Потом Елисей, Володя и Матвеев играли в «очко». Елисей проиграл Матвееву целую пачку николаевских.
— Старик, ты ведь так разоришься,— сказал Шокарев.— Впрочем, я тебе мешать не буду.
Действительно, когда Матвеев шел ва-банк, Шокарев говорил: «Пасс».
Уже стемнело. Леська встал, потянулся всем своим богатырским телом и обратился к Шокареву:
— Володя! Давай покатаемся на твоем автомобиле. Никогда еще не ездил с фарами.
— А без фар ты много ездил?
— Так ведь ты меня не приглашал.
Матвеева посадили рядом с шофером, а Бредихин с Шокаревым расположились на широком заднем сиденье.
— Куда? — спросил шофер.
— По симферопольской дороге,— скомандовал Леська.
Автомобиль покатился по селу, выхватывая из темноты то хату, то обнявшуюся парочку, то звериные огоньки кошки, перебегавшей дорогу.
Леська взял руку Шокарева в свою.
— Какое счастье, что ты у меня,— сказал он.— Ты не представляешь, как я тебе обрадовался! Как Пушкин Пущину.
Шокарев ответил вялым рукопожатием.
Справа на море покачивался фонарь уже невидимого баркаса.
— Остановите! — сказал Матвеев.— Я сойду.
— Вам плохо? — спросил Шокарев.
— Нет. Но вон в той хате живет мой родственник. Пойду к нему. Спасибо, господа, за гостеприимство!
Он большими шагами пошел к морю. Никакой хаты у моря не было.
— Можно вернуться? — спросил Шокарев.
Когда доехали до избы Сизова, Шокарев сказал:
— Ну, кажется, я тебе больше не нужен.
— Ты мне нужен всегда! — пылко ответил Елисей.
— Могучий ты парень, Бредихин, но есть в тебе что-то женское.