— Все.
— Сейчас уже очень поздно. Возвращаться тебе в приют далеко. Пойдем ко мне на Петропавловскую, там переночуем.
— Ну, нет.
— Почему?
— Я не шляющая.
— Фу, какие глупости! Я тебя не трону. Ты будешь спать у меня в комнате, а я пойду к хозяину.
— Честное слово?
— Самое честное.
Дома Леська двигался на цыпочках, чтобы не разбудить Акима Васильевича, который жил теперь в комнате Кавуна. Нюся сняла ботинки и шествовала за ним в чулках. Когда они вошли в Леськино обиталище, Елисей увидел на письменном столе записку:
Эпиграмма
«Молодец старик! — подумал Леська.— Производство налажено».
Он предоставил Нюсе свою постель, а сам устроился на кухне: не раздеваясь улегся на свое пальто и накрылся бекешей Беспрозванного. Правда, она нестерпимо пахла нафталином, но была тяжелой и теплой.
Нюся разделась и юркнула под одеяло, откуда, как зверек, стала оглядывать комнату. Ничего особенного в комнате нет, лишь над кроватью висели рядом две картинки: на одной — девушка в лифчике и трусах, на другой она же, но совсем-совсем голая.
«Наверное, бредихинская любовь»,— подумала Нюся, повернула выключатель, чтобы их не видеть, заплакала тихонько, да так, в слезинках, и уснула.
Проснулась она в диком страхе: что-то живое и тяжелое прыгнуло к ней на ноги. Нюся сбросила эту тяжесть и услышала, как она плюхнулась на пол.
Крыса!
Девушка закричала в голос. Вбежал Елисей и включил электричество.
Нюся, закутавшись в одеяло и вся подобравшись, забилась в угол кровати.
— Что случилось?
— На меня кинулась вот такая крыса… Я сейчас же пойду домой… Придвиньте ко мне это стуло: там лежит мое платье и карпетки.
— Вы никуда не пойдете: сейчас три часа ночи.
— Все равно.
— Глупости.
— Нет-нет. Я ужас как боюсь крыс.
— Не бойтесь, я буду с вами. Вы ляжете у стены, а я с краю.
— Ну, не будьте же такой вредный!
Елисей пошел на кухню, взял увесистую кочергу, а когда вернулся, Нюся уже оделась.
— Я вас не выпущу,— твердо сказал Леська.
Нюся заплакала.
— Вы хотите меня снасильничать?
— Но ведь я дал вам честное слово, что не трону вас.
— Я вам не верю,— жалобно протянула девушка.
— Да вы мне просто не нравитесь как женщина! Можете это понять?
— Ну-у? Не наравлюсь? — еще жалобнее протянула Нюся.
— Не нравитесь. Спать!
Елисей лег с краю. Нюся посидела-посидела и тоже прилегла. Одетая. Свет они не выключили. Крыса больше не приходила. Но пришел Аким Васильевич и увидел Леську, спящего между кочергой и девушкой.
Из-под одеяла на колдуна глядели два желтых глаза.
— Девушка, кто вы и зачем?
— Я Нюся Лермонтова, а зачем, сама не знаю.
— Лермонтова! А вы знаете, что уже семь часов утра?
Упоенный тем, что в его квартире зазвучал девичий голос, Аким Васильевич покатился на кухню. Вскоре туда явилась Нюся и отобрала из рук Беспрозванного самовар.
— Дайте мне. Вы не умеете.
Аким Васильевич разбудил Леську.
— Ну? Как эпиграмма? Да вы вставайте! У нас в доме девушка, нужно готовить завтрак, сбегайте за колбасой.
Елисей взглянул на часы.
— Э! Теперь уже не до завтрака. Спасибо за новую эпиграмму. Эта значительно удачнее старой, хотя все еще утонченна. Надо грубее! Понимаете? Хлестче!
Вечером Елисей, возвращаясь с работы, проверил «огневые точки» по Екатерининской, а Нюся по Вокзальной. Итог был очень поучителен: почти все эпиграммы по Екатерининской содраны, все по Вокзальной остались нетронутыми. Молодец Нюська!
В ближайший свободный день Елисей сбегал в университет сдавать «Энциклопедию права». В курилке среди студентов уже говорили об эпиграмме, хихикая и ликуя.
— Нет, наши не сдаются, черт возьми! — крикнул какой-то студент, явно выражая общее мнение.
Эта фраза опьянила Бредихина. Значит, не напрасно они с Нюсей поработали. Значит, их жизнь тоже кому-то нужна.
Конечно, Леська понимал, что его работа — капля в море. Но море-то существует! Его за туманом не видно, но оно дышит, его дыханием наполнен весь Крым. Партия каждый раз угощает белогвардейцев таким штормягой, что только держись! Взять хотя бы партизанское движение, охватившее Симферопольский, Карасубазарский и Феодосийский уезды. Это не жалкие Леськины листовки. И все же листовки кое-чего стоят. Надо продолжать в том же духе!