Действительно, пули дзенькали в стороне.
Разведка лежала, прижав к земле головы. Но вскоре в ответ на огонь окопа посыпались маленькие вспышки: партизаны забрасывали белых гранатами.
И вдруг — взрыв! В ночь поднялся как бы пламенно-золотой собор в облаке воскурений.
— Так. Наша работа вся! — отчеканил Нечипоренко, точно рапортуя.— Айда домой.
Он пополз назад, встал на ноги и бодро зашагал к шоссе. Леська за ним.
— Я не выпустил ни одной пули,— разочарованно сказал Леська.
— А я на целую пулю больше тебя,— засмеялся Нечипоренко.
Пришли под утро. Воронов не спал. Нечипоренко доложил ему о действии разведки.
— Значит, с боевым крещением? — поздравил Воронов Леську.
— Это не считается.
— Почему же? Задание выполнено. Чего еще надо?
— Я могу быть вольным? — спросил Нечипоренко.
— Да, да. Ступай. А мы с тобой, студент, на боковую.
— Приходите вниз обедать! — пригласил их Нечипоренко.— Завтра шашлык, а его надо кушать с огня…
Они проснулись около трех часов пополудни и тут же, умывшись, отправились на званый обед.
— Глаза не надо завязывать? — спросил Леська.
Воронов засмеялся.
— За что ты мне нравишься, студент? Добродушный ты парень! И еще за другое: не показываешь своей образованности. А я, знаешь, терпеть этого не могу. Вообще ненавижу интеллигенцию, она всегда чего-нибудь выкамаривает из головы. Вот, например, я. Учился, учился. Понял, наконец, что земля не блин, а шар. Ну и отлично. И хватит. Так нет же! Прочитал недавно в одном журнале: оказывается, земля не шар, а… эллипсоид вращения. Так-таки и сказано: эллипсоид, да еще вращения. Мало ему, что эллипсоид. А если эллипсоид, зачем же мне забивать голову шарами? Скажи сразу: так, мол, и так,— и все! И чтобы на всю жизнь. По-моему, это не наука, а баловство. Шар, эллипсоид,— что это дает человеку?
«Вот она, полуинтеллигентщина,— подумал Елисей.— Немало еще придется с ней повозиться. Наделает она делов».
Вскоре донесся крепкий запах чада и жженой крови. Открылись два костра у печки, сложенной из ракушечного камня и обмазанной кизяком.
Над костром возился Смаил, наблюдая за шашлыком, нанизанным на сабли. Помогала ему женщина в красном платке: она подбрасывала в огонь сушняка… Оба были так увлечены своим делом, что не обратили никакого внимания на пришельцев. За кустами возник большой сарай, срубленный из неошкуренных бревен. На гвозде у двери висел оранжевый мех крымского оленя. Леська вздрогнул: может быть, это Стасик или Славик?
В сарае играли на гармони. Воронов остановился и с наслаждением слушал музыку.
— Вальс,— сказал он, подняв палец.— Люблю я вальс «Оборватые струны»,— и тут же поправился: — «Оборванные».
Потом вошли. Леська увидел два ряда нар, были они осыпаны свежей хвоей, на которой, как на постелях, полеживали партизаны. Сквозь махорочный дымок прорывался крепкий сосновый дух.
— Вот вам новый товарищ! — провозгласил Воронов.— Допустим его до шашлыка?
— Коли достоин, допустим.
— Да как сказать… Пока добыл он для нас пятьдесят голов овец.
— Подходяще.
— А почему не сто?
— Сто мы не съедим,— сказал Елисей.— Завоняются. Пускай пасутся у хозяина, все равно наши будут.
— И то правда.
Вошел Смаил, неся вместо подноса огромную фанеру, на которой поблескивали сабли с шашлыком. Он опустил фанеру на пол и соскоблил шашлыки плоским немецким штыком, напоминавшим косу. Партизаны, спрыгнув со своих нар, уселись вокруг оленины в кружок и принялись ложками черпать куски горячего мяса.
За Смаилом вошла женщина, внесшая такую же дымящуюся фанеру для второго кружка.
— О! И Елисей к нам препожаловал,— сказала она певуче.
— Софья? Какими судьбами?
— А чем я тебя плоше?
— Вот уж, ей-богу, не ожидал… Кого, кого, а уж тебя…
— Нече баить. Садися, а не то… Я твоего шашлыка беречи не стану, а тут — вишь как: все съедят.
— Ну, ступай, Сошка, ступай,— проворчал Воронов.— Чего на студента уставилась?
— Да ить шабренок вроде.
Елисей с наслаждением слушал ее ярославский, не испорченный Крымом говорок. Она начинала фразу скороговоркой, а кончала затяжно и чуть-чуть вопросительно. Уходить Софья не хотела: крестом сложив руки, она глядела на Елисея синим своим сиянием.
— Ну, пошла, пошла! — мягко прикрикнул на нее Воронов, как на кошку.
Софью бросило в жар, и, укоризненно взглянув на Воронова, женщина вышла из сарая.
Воронов присел ко второй фанере и позвал Елисея.
— Ложка есть?