— Н-не думаю.
— А я думаю.
— Я знаю отца.
— А я знаю революцию. Только ты вот что, Володя: не вздумай пока ничего говорить Ивану Семенычу. Понял? Он осерчает, пойдет на шхуну ругаться, а это сейчас — как в медвежью берлогу.
— Что же ему могут сделать?
— Снимутся с якоря, повесят на рее — вот что сделают.
— Хорошая благодарность! — воскликнул Володя, сверкая глазами.— Мы вам камни подарили, а вы у нас шхуну отбираете.
Он вскочил и хотел было уйти, но Андрон, огромный, как памятник, не вставая, протянул к нему десницу и поймал за рукав.
— Милый! Шхуна — это мелочишка. Что такое шхуна против вашей «экономии», против ваших каменоломен, против ваших денег в банке? А ведь все это у вас отберут. Мировая революция на носу, милый! Тут, братец, такой тарарам скоро будет, что дедушку с того света увидишь. А благодарность наша — что ж… Будет благодарность. Что бы ни случилось, только шумнёшь — и я вас тут же отвезу на шхуне в Константинополь. Драпать вам надо, дорогие вы мои, драпать — помяните мое слово. Или я ни за что не отвечаю.
— А зачем нам ваша шхуна? — с обидой в голосе гордо сказал Володя.— Мы можем туда и на пароходе.
— На пароходе тоже судком может быть. Думать надо!
— Чем же шхуна лучше?
— А я где? Я вас препровожу лично и доставлю в целости и сохранности. Ни один матрос у меня не чирикнет. Всякого укорочу. Понял?
Он выхватил из заднего кармана вороненый браунинг с сизым отливом и повертел его в руке.
— Вот кто такие Бредихины и ихняя благодарность. А теперь пошли, Елисей! Спать охота.
Леська смотрел на Володю виноватыми глазами, но Володя упорно его не замечал.
У пристани Богайских каменоломен под деревней Орта-Мамай шхуну встретил Петриченко.
— Авелла! — закричал он Андрону и протянул ему руку, широкую, как медная сковорода.
— Привет матушке Хохландии! — ответил Андрон.
Петриченко, по-солдатски статный силач почти андроновского роста, числился десятником работ в каменоломнях. Вообще же он был владыкой этого подземного царства.
Лицо Петриченки с небольшими усами кольчиком и пышным ртом женолюба считалось красивым. В сущности, оно и было таким. Но глубоко сидящие, лютые глаза его, точно вынутые из чужих орбит, глядели слишком напряженно. Чувствовалось, что перенес этот человек такую драму, о которой забыть не может и которую никогда не сможет простить человечеству. Если бы под его портретом подписать: «ГЕРОЙ ПЕРЕМЫШЛЯ», в это можно было бы поверить, как, впрочем, и в подпись «РАЗБОЙНИК АЛУШТИНСКОГО УЕЗДА».
Друзья присели на вагонетку.
— Ну? Какие у вас новости? — спросил Андрон.
— У нас никаких, а вот в Севастополе, я скажу, великие!
— Ну?
— Ага. Военные моряки объявили на всех кораблях советскую власть.
— Вот это да-а… Вот это здоровенно!.. Постой, а ты откуда узнал?
— Рыбаки все знают.
— А не «травят»?
— Нет, правда. Хрисанопуло на своем баркасе пошел туда за керосином, так там «жоржики» обыск ему сделали — все честь по чести. «У нас на воде, говорят, советская власть».
— А суша?
— А что суша? Если все корабельные стволы нацелены на город,— что городу остается? Соображаешь?
Оба рассмеялись. Бредихин — широко и раскатисто. Петриченко — отрывисто, коротко, точно лаял.
Тот же разговор, но в другом ключе происходил в гостиной дома Шокарева. Иван Семенович и начальник гарнизона полковник Выгран сидели за коньяком, закусывая лимоном с сахарной пудрой. Выгран восседал несколько боком к столу, подняв подбородок, положив руки на эфес сабли, вытянув одну ногу вперед, а другую поджав под себя. Так обычно держатся перед фотографом обер-офицеры и генералитет.
— Неужели Севастополь для нас потерян, Николай Андреич? — воскликнул Шокарев.
— Ах, если б только это! Вся беда в том, что Севастополь доминирует над всем побережьем. Если один броненосец «Потемкин» мог произвести в России такое потрясение, что же сказать обо всем Черноморском флоте? Большевики теперь на море хозяева.
Шокарев вскочил и заметался по комнате. Это был тучный, широкоплечий мужчина с густым могучим голосом и очень короткими ногами. Сидя он казался выше. Теперь же, встав, он стал похож на огромного карлика.
— Черт знает это крымское правительство! Крым сегодня — пороховой погреб, который может окончательно взорвать Россию. Если привлечь интересы Англии, Франции, даже Соединенных Штатов, то возникнет великое антисовдеповское движение. А эти со своим лозунгом «Крым для крымцев»… Мелкота!