Вскоре после того, как Павлов ушел, попрощавшись и договорившись с Людмилой о скорой встрече в Москве, на которую каждый из них обещал подтянуть, сколько сможет, одноклассников, в купе к Макаревичу заглянул начальник поезда тов. Фролов и о чем-то с ним побеседовал. Людмила в это время выносила мусор, общалась с проводницей вагона по поводу возможности заказа из кухни вагона-ресторана горячего завтрака и так далее, то есть была занята. Когда она вернулась на свое место с чувством выполненного долга, тов. Фролов уже вежливо раскланивался с Андреем Вадимовичем, однако, по выражению его лица, ей сразу стало понятно, что железнодорожный начальник чем-то недоволен.
— Что ему от тебя надо? — спросила она Макаревича, чувствуя, что ей стало как-то некомфортно. И сразу же ее волнение превратилось в испуг, поскольку поезд не просто замедлил движение, а покатился по рельсам с противным визгом и скрежетом, как это происходит в результате экстренного торможения.
— Так, пустяки — успокоил Людмилу Макаревич в наступившей после внезапной остановки поезда зловещей тишине, и пояснил:
— Оказывается, впереди нас, когда поезд делал остановку в Свердловске, прицепили спецвагон, в котором сейчас едет первый секретарь обкома КПСС. Фамилия его мне совершенно ни о чем не говорит. Так, вот, он сам и его гости уже набрались так, что уже, понимаешь, артистов просят.
— Забашляем?! — Обрадовалась Людмила, потирая руки.
— Отнюдь. Я отказался — заявил Макаревич и зевнул, прикрывая рот ладонью.
— Небось, опять сказал, что не шут у трона короля или что-то в этом роде? — огорчилась Людмила.
— Нет, что ты. Просто сказал, что не в форме — назвал Макаревич причину отказа и сопроводил последнюю фразу звонким щелчком по своему кадыку. Булькнуло так музыкально, что Людмила чуть не покатилась со смеху. Поезд снова тронулся в путь. В купе вошла пожилая женщина-провод-ница и подала им заказанный Людмилой чай.
— А я-то думала, что к поездам дальнего следования только «столыпинские» вагоны с зэками цепляют — перевела разговор на другую тему Людмила, прихлебывая приторно-сладкий чай. Она почему— то вспомнила прослушанную ею еще в Москве магнитофонную запись последнего концерта Александра Розенбаума.
— Так «столыпинские» в хвост состава поезда ставят, а специальные вагоны с начальством всегда идут в голове — со знанием дела ответил на ее вопрос Макаревич, почувствовав своим, недавно выросшим и тут же почему то пораженным кариесом «зубом мудрости», что сладкое ему, наверное, уже противопоказано. Хотя иметь в челюсти не 32, а 33 зуба, — как поначалу полагал он, — наверное, также здорово, как приобрести еще одну, дополнительную, хромосому. Впрочем, еще 30 тысяч лет тому назад у наших предков было 44 зуба. Человек и дальше эволюционирует; через какой-то промежуток времени, по прогнозам ученых, у нас, наверное, исчезнут вторые и третьи моляры, а также боковые резцы. Прошло еще полчаса и Людмила, наконец, спросила Макаревича, который уже приготовился ко сну, какое у него сложилось мнение о Павлове.
— Какого Павлова ты имеешь в виду? Академика? — якобы, не понял он ее вопроса.
— Диму Павлова, с которым ты зажигал коньячные звезды — напомнила Людмила.
— Того самого, которого ты зацепила, когда мы подъезжали к Екатеринбургу? — спросил Макаревич, сожалея о том, что Людмилу, видимо, придется уволить, так как она уже не в первый раз навязывает ему в общество непонятных людей с явными признаками сексотства.
— Именно его! — обиделась Людмила.
— Многообещающий! — ответил Макаревич и душераздирающе зевнул, давая понять, что на дальнейшие ее расспросы он будет отвечать исключительно в невменяемо-сонливом состоянии. В то время он был красив и умен, и кладезь талантов, но его слишком сложная душевная организация протестовала против диктата любой женщины, даже в облике Музы. Людмила так и не поняла, что ее шеф имел в виду под определением «многообещающий»: дающий много обещаний, или — дающий много надежд на исполнение сокровенных желаний. И она заснула, полагая, что в отношении Димы Павлова, с которым она, где-то в 7-м классе, что греха таить, целовалась, и позволяла трогать начинающуюся грудь, справедливым может быть только второе значение слова.
В Москву Людмила Панова и Андрей Макаревич вернулись порознь — в разных вагонах и даже поездах, и у каждого началась личная жизнь, не зависящая от существования другого. Артисты — люди ранимые и обидчивые, и конфликты в артистической среде — повседневная банальность, обильно и сально сдобренная злоречивыми сплетнями. В первой половине 80-х гг. группа «Машина времени» и Андрей Вадимович Макаревич, заслуженно, добились всенародной любви и уважения, с которой могли поспорить разве что легендарные «жуки» — Beetles. Образованная советская молодежь, устав от официозной вокально-инструмен-тальной проституции на патриотические и любовно-эротические темы, потянулась к более содержательной музыкальной поэзии и нервной ритмике в духе провозглашенного «Машиной времени» «Поворота». Попытки партийно-комсомольских функционеров от культуры и чиновников из Главлита ставить коллективу Макаревича палки в колеса натолкнулись на волну всенародного протеста под лозунгом: «Руки прочь от Машины!» Сам рок-музыкант в книге собственного сочинения под названием «Все очень просто» так вспоминает об этом, канувшем в Лету, периоде жизни и творчества: «Это было потрясающее время! Я пытаюсь вызвать в памяти атмосферу тех дней, и это мне уже почти не удается. Как легко все забывается!