Политика по отношению к раскольникам была одним из тех вопросов, в котором духовная и светская власть никак не могли найти общего языка. Потребовалось ввести в Комитет о раскольниках министра государственных имуществ П.Д. Киселева, чтобы преодолеть перевес «духовных членов комитета, мало способных к государственным соображениям и одушевляемых религиозным фанатизмом», и получить возможность вести дела с должной терпимостью и беспристрастием[81]. III отделение усматривало в гонениях на старообрядцев со стороны православного духовенства ярчайший пример превышения его полномочий, от которого недалеко и до покушения на прерогативы верховной власти. «…Внушают даже, хотя и весьма тайно, – с тревогой замечали руководители политической полиции, – что Синод равен властью Государю и что даже Сам Помазанник Божий должен покоряться Синоду». Не ускользали от внимания тайной полиции и столкновения различных течений внутри самого «духовного управления», к примеру между обер-прокурором Святейшего Синода Н.А. Протасовым и его предшественником на этом посту А.Н. Муравьевым, возглавившим «фанатиков православия».
Усилиями «высшего надзора» вскрывались различные злоупотребления в «духовном ведомстве». В III отделение поступало огромное количество доносов, жалоб, просьб самого разного характера. Следует подчеркнуть, что императорская канцелярия не являлась судебной инстанцией, III отделение лишь принимало жалобы, давало ход прошениям, «сигнализировало наверх» о беспорядках и происшествиях. Большей частью дела попадали туда от «подлежащего начальства». Например, в комиссию по принятию прошений поступает анонимная жалоба ростовских обывателей на предосудительные поступки архимандрита Спасо-Яковлевского монастыря Иллариона, наместника Нифонта и казначея Игнатия; статс-секретарь передает ее в III отделение. Шеф жандармов приказывает начальнику Ярославского губернского жандармского управления разобраться; последний направляет в Ростов штабс-капитана для негласного расследования. Собранные сведения, подтверждающие донос, – о пьянстве и разврате указанных лиц, их нерадении при отправлении богослужений и денежных упущениях – сообщаются для дальнейших распоряжений обер-прокурору Синода.
Но несмотря на то, что «духовное ведомство», по словам Протасова, было «совершенно отдельным от всех отраслей правительства, имело свое особенное управление, свой суд и полицию и… свой контроль»[82], оно как и прочие учреждения империи всегда находилось в поле зрения «недреманного ока Государева». Так, в 1829 году тогдашний управляющий III отделением М.Я. фон Фок доводил до сведения Синода о злоупотреблениях в Екатеринославской консистории, в 1831 году по инициативе «высшего надзора» была проведена ревизия Иркутской епархии, в результате которой вскрылись «неблаговидные» поступки архиепископа Иринея, в 1850 году шеф жандармов писал обер-прокурору о взяточничестве письмоводителя Тверского архиепископа Пархоменко и т. п.
В делах III отделения можно обнаружить и свидетельства о проблемах Саровской пустыни. В конце 60-х – начале 70-х годов в целый ряд инстанций поступили доносы от монахов Неофита и Евстратия на игумена Серафима. Епархиальное начальство направило в обитель следственную комиссию, результатом деятельности которой стало выявление нарушений в денежной отчетности и порядке ведения монастырских книг. Этот эпизод приводится в обстоятельном исследовании истории Сарова, которое недавно опубликовал А.М. Подурец. Автор замечает, что о других обвинениях, выдвинутых против настоятеля пустыни, трудно судить, так как Синодом они были признаны бездоказательными[83]. Прояснить обстоятельства дела позволяют материалы III отделения, где указано, что Серафим обвинялся «в произнесении дерзких выражений против Особы Государя Императора».
Решением Синода 1 октября 1872 г. игумен Серафим и казначей иеромонах Амвросий были отстранены от должностей. Но Евстратий, вероятно, счел это наказание недостаточным и обратился с прошением о пересмотре дела. В ноябре 1873 г. Начальник Тамбовского губернского жандармского управления докладывал в III отделение о дознании по обвинению бывшего настоятеля монастыря Серафима «в покровительстве политическим преступникам, в снабжении поляков во время восстания (1863–1864 гг. – М.С., Е.Щ) деньгами и в выражении сожаления по поводу сделанного в 1866 году покушения на жизнь Государя Императора, что плохого стрельца наняли»[84]. Однако, дело обернулось не в пользу доносителя. Было выяснено, что никаких доказательств у Евстратия не имеется, а сам он «за противозаконные поступки и предосудительный образ жизни» давно уже лишен монашеского звания «с обращением в первобытное состояние». А поскольку вышеозначенная личность продолжала «утруждать Государя Императора и правительственные места неосновательными жалобами», III отделение предлагало воспретить Евстратию подавать впредь просьбы по изложенному делу, а в случае нарушения выслать его «в отдаленную губернию для жительства под надзором полиции»[85].
83