Среди моих знакомых «Скутаревский» вызвал большой интерес. Созданная в романе колоритная фигура крупного физика Сергея Андреевича Скутаревского была довольно любопытной. Писатель сумел показать одержимость ученого, его неиссякаемую энергию, мучительные научные поиски. Автора интересовала психология героя, его сложный внутренний мир, а это уже было ново.
В романе был умело отображен трудовой пафос народа, решавшего грандиозные задачи первой пятилетки, изображена интеллигенция, работавшая над колоссальными проблемами технического прогресса. Леонов показал большие перемены в мировоззрении и психологии старой интеллигенции. Индивидуалист, человек аполитичный, признававший только «чистую науку», Скутаревский под влиянием советской действительности внутренне преображался, сознательно включился в громадную работу, начал понимать, что только социалистическое общество обеспечивает неограниченное развитие науки и культуры.
Этот процесс внутренней эволюции ученого захватывал читателей. Сергей Скутаревский заставлял нас, ученых, задумываться над нашими собственными позициями, взглядами, размышлять о своем месте в той грандиозной работе, что шла в стране. Книга была очень актуальна в те годы. Но я считал, что сила воздействия леоновского произведения была бы значительнее, если бы образ главного героя был более реалистичным, если бы Скутаревский не имел тех традиционных черт, что в обязательном порядке приписываются ученым: чудаковатость, рассеянность и т. д.
Меня всегда волновали вопросы воспитания молодежи, идущей в науку. В своем романе Леонов ставил и этот вопрос, но мне казалось, что решен он был в книге поверхностно, молодые ученые даны схематично. Все это я и сказал на встрече в Доме писателей. Завязался горячий спор. Часть писателей со мной согласилась, часть оспаривала отдельные положения. Ученые же поддержали меня полностью. В общем, обсуждение было оживленным и, как мне показалось, полезным для обеих сторон.
В тот вечер ко мне подошел высокий, средних лет человек. Он не представился, видимо считая, что я знаю его. Спросил, видел ли я пьесу «Страх» и, если помню ее, то каково мое мнение о ней.
— «Страх» я смотрел. Сложная пьеса. Коротко о ней не скажешь, — ответил я.
Он подсел ко мне и доверительно сказал:
— Пьеса имела успех, но в репертуаре не задержалась. Я до сих пор недоволен собой…
— Вы Афиногенов? — спросил я его.
— Да.
Я протянул ему руку, мы обменялись крепким рукопожатием. Афиногенов продолжал:
— Мне бы хотелось знать мнение об этой пьесе не литератора и критика, а именно ученого. Для меня это очень важно.
Я был смущен, так как не чувствовал себя достаточно компетентным в вопросах драматургии. Афиногенов, видимо, понял, о чем я думаю, и добавил:
— Для драматурга самое дорогое — это мнение зрителя. Я писал об ученых, не так ли? Те ли проблемы, те ли вопросы поставлены в пьесе? Конечно, многое теперь я, может быть, дал бы иначе, но не под тем углом, под каким хотят мои критики. Нет, я бы сделал по-своему… И по-другому.
Виноватая улыбка появилась на его лице, и он нерешительно добавил:
— Пьеса не идет уже, зрителям не мудрено ее забыть.
Афиногенов говорил с большой убежденностью о том, что писатель должен быть прежде всего мыслителем, философом. Драматург рассказал о своей мечте — создать подлинный образ нашего современника. Я глядел на Афиногенова и думал: те же тревоги и поиски, разочарования и сомнения, что и у нас, ученых. И тогда я впервые ясно понял, как близки мы друг другу — ученые и писатели. И наука, и литература активно влияют на формирование мировоззрения. Они несут огромную ответственность за будущее человечества.
В наш сложный и нервный век темпы технического прогресса столь ошеломляющи, что трудно представить себе даже самые ближайшие десятилетия. Одно ясно: чтобы текущие годы не были трагичными, не были последними страницами в книге истории, наука и литература должны объединиться в самой священной войне — войне за человека, за его ум и чувства, за его новый, коммунистический путь.
О громадной ответственности интеллигенции я много думал осенью 1968 года, когда радио принесло весть о попытке контрреволюционного переворота в Чехословакии. Я очень больно переживал эти события.
Я неоднократно бывал в этой стране, питаю к ней самые дружеские чувства. Я встречался там со многими видными учеными, студентами, рабочими. У меня там есть ученики, последователи, которым я старался передать свой многолетний опыт. Я видел, как происходило в этой стране становление новой жизни, понимал и разделял те высокие цели, которые ставил перед собой народ Чехословакии.