Вторая половина нашей аулие-атинской жизни окончательно определила профиль всей моей последующей деятельности: я решил стать гельминтологом.
В 1910 году на страницах «Архива ветеринарных наук» я рассказал об интересной находке — новом возбудителе гельминтозного заболевания крови крупного рогатого скота — шистозоме. Это было мое первое гельминтологическое открытие, и оно буквально лишило меня покоя. Мне захотелось самому изучать гельминтов, а не служить инстанцией, передающей интереснейший материал для разработки в другие лаборатории. Короче говоря, я ощутил потребность стать научным работником. Мы решили окончательно покинуть Туркестан.
Я добился разрешения прослушать осенью 1911 года курсы усовершенствования ветеринарных врачей в Петербурге на базе ветеринарной лаборатории министерства внутренних дел [9]. Упаковав небольшой музей и библиотеку, мы отправились в Петербург.
В дороге украли один из ящиков, содержавших патологоанатомические препараты. Правда, сохранились самые ценные гельминтологические коллекции, упакованные в небольшой сундучок, с которым я, как с портфелем, ни на минуту не расставался. Однако неудача постигла меня вторично: в Петербурге, когда мы выгружались из вагона, сломался замок моего заветного сундучка, пробирки выпали на каменные плиты перрона и, конечно, вдребезги разбились. В итоге погибло около 60 процентов моих гельминтологических сборов.
Итак, в начале октября 1911 года мы очутились в Петербурге, чтобы наладить новую жизнь, перспектива которой рисовалась нам заманчивой, но неясной. Меня тянуло к научной работе, в душе я лелеял надежду устроиться в ветеринарной лаборатории МВД, скромному по масштабу учреждению, пользовавшемуся среди ветеринарных работников большим авторитетом. Ни юридическими правами, ни протекцией я не располагал, единственно, чем я был богат, — безудержным стремлением работать и запасом некоторой эрудиции, правда весьма несовершенной, в области паразитологии. Этого, как мне думалось, было недостаточно для проникновения в храм ветеринарной науки, каковым мне рисовалась ветеринарная лаборатория на Забалканском проспекте, N? 83, близ Московской заставы.
Заведующий этой лабораторией профессор Садовский недавно скончался. На посту начальника Ветеринарного управления МВД был либеральный земец, доктор медицины и ветеринарный врач Валентин Федосеевич Нагорский, один из немногочисленных специалистов в области общей эпизоотологии, известный своими работами по сибирской язве. Нагорский назначил заведующим ветеринарной лабораторией ветеринарного врача С. Н. Павлушкова, мягкого либерального человека, старавшегося всюду проводить принципы коллегиальности, как это было в моде у прогрессивной интеллигенции того времени. «Столпы» лаборатории — Руженцев, Вышелесский и Сизов были в то время в научной заграничной командировке. Правой рукой Павлушкова стал П. Н. Андреев, специалист в области микробиологии, исполнявший обязанности помощника заведующего лабораторией. Здесь работала плеяда молодых специалистов: Феддерс, Бекенский, Фрей-бергер, Андриевский. Все они были микробиологами, кроме того, ожидался приезд группы крупных специалистов, работавших в Пастеровском институте в Париже.
Робко я вошел в чистенькую, культурно обставленную лабораторию. С Павлушкозым я был немного знаком по II Всероссийскому ветеринарному съезду в Москве. Я рассказал Павлушкову чистосердечно о своем намерении больше не возвращаться в Туркестан и о желании работать в лаборатории до открытия курсов усовершенствования ветврачей. Он посоветовал мне обратиться к Нагорскому.
Меня встретил пожилой, несколько угрюмый человек, который, выслушав мою краткую повесть, неожиданно сказал: «Приходите сегодня вечером ко мне на квартиру, вот мой адрес, там поговорим о вашем деле более подробно». Прием, оказанный мне главой российской ветеринарии, меня ошеломил. Ровно в 7 часов вечера я подходил к квартире Нагорского на Петербургской стороне. Попал я сразу в столовую, в семейную обстановку; за чайным столом сидел улыбающийся Павлушков. Я скоро освоился и рассказал о желании на базе лаборатории приступить к разработке привезенного из Туркестана гельминтологического материала. «Неужели нам придется открыть еще одно отделение?» — бросил реплику Нагорский, обращаясь к Павлушкову. Тот ничего не ответил. Я понял, что они считают организацию гельминтологической лаборатории несвоевременной, и, как показали события, оба они были совершенно правы.
9
В ведении министерства внутренних дел царской России находились как административно-полицейские, так и административно-хозяйственные учреждения, в том числе Ветеринарное управление с соответствующей лабораторией и медицинский департамент, — Ред.