Учиться мне было, конечно, чрезвычайно легко, за исключением математики и рисования. Чтобы догнать своих товарищей, я начал брать уроки по математике у ученика 7-го класса Андрея Фролова, а по рисованию — у ученика б-го класса Оржешко, очень способного юноши. С этими учителями-товарищами я очень близко сошелся, особенно с Фроловым. В конечном итоге я, будучи значительно сильнее его по естествознанию, стал просвещать его в своей области, а он помогал мне по математике.
Фролов был милым, образованным, исключительно порядочным человеком. Вся наша семья к нему очень привязалась, он отвечал нам взаимностью и стал настолько близким, что не проходило дня, чтобы он не побывал у нас. Мы много читали, обсуждали прочитанное, горячо спорили. Вечера эти проходили, — нет, пролетали — в необычайно уютной семейной обстановке, которую так умела создавать моя умная, тактичная и общительная мать.
Это время было началом расцвета у нас в России естествознания, учение Дарвина завладело умами молодёжи, книги его читали, изучали, они вызывали жаркие споры. Монизм или дуализм, тело и душа — вот о чём спорили мы тогда.
…Осенью 1895 года отца назначили заведующим Красноярским материальным складом, и он уехал в Красноярск. В ноябре к нему переехали мама с Марусей и тремя младшими детьми. Поскольку в Красноярске не было реального училища, а была лишь классическая гимназия, я остался в Томске и поселился в семье Дмитрия Александровича Куликова, в которой и прожил 3 года.
К Томскому реальному училищу я привык, оно стало мне близким и родным. Я и сейчас с удовольствием вспоминаю большинство преподавателей, к ним у меня сохранилось чувство уважения и признательности.
Директор училища Тюменцев был человеком не из приятных, но дело свое знал отменно. Он сумел настолько хорошо поставить преподавание космографии, что основные элементы астрономии и частично метеорологии запечатлелись у меня на всю жизнь. Импонировало мне в Тюменцеве и то, что он более 30 лет заведовал Томской метеорологической станцией и собственноручно вел все записи. Наш директор был не просто чиновником, он интересовался наукой, исключительно ответственно и честно относился к взятым на себя обязательствам. И мы, учащиеся, не могли не уважать Тюменцева.
Инспектор П. Н. Бережков преподавал у нас историю. Он был рыжим и рябым, и ученики прозвали его «теркой». Бережков слыл за самого богомольного человека, первый задавал тон на утренней молитве, во время которой ученики всех классов пели хором. Но его лекции, посвященные эпохе Возрождения, его рассказы о французской революции носили определенно прогрессивный характер, мы всегда слушали его с неослабевающим интересом.
Немецкий язык преподавал нам Герман Эдуардович Иогансен, который одновременно занимал какое-то скромное место на кафедре зоологии Томского университета. Когда он пригласил меня к себе и показал великолепную орнитологическую коллекцию, я воспылал к нему огромной симпатией и уважением.
А вот учитель естественной истории Сергей Александрович Сухов. Этот седенький старичок, добродушный и изрядно утомленный длительным педагогическим стажем, не любил спрашивать уроков, а предпочитал вести с учениками самые разнообразные, подчас отвлеченные разговоры. Подметив эту особенность Сухова, изобретательные ученики начали применять определенную тактику: в самом начале урока кто-нибудь из тех учеников, кто любил естествознание, задавал Cvхову вопрос. Преподаватель тут же подхватывал этот вопрос, начиналось длительное обсуждение, и урок проходил в оживленных дебатах, времени на опрос учеников не оставалось. Этот метод назывался у нас «забивать баки». Обязанность задавать вопрос учителю часто выпадала на мою долю, и я с ней справлялся неплохо, поскольку ставил перед преподавателем естествознания самые разнообразные вопросы. Таким времяпрепровождением были довольны обе стороны: ученики, у которых не спрашивали урока, и преподаватель, освободивший себя от скучной обязанности выслушивать ответы учеников.
Мой интерес к биологии Сухов чрезвычайно ценил; в итоге я единственный из учеников получил право входить в любое время в кабинет естественной истории и приводить в порядок различные препараты. Учась в 6-м классе, я взял на себя труд классифицировать коллекции бабочек, благо в то время вышел из печати атлас бабочек профессора Холодковского. Фаворитов среди представителей царства животных у меня в то время не было, как не было и специального интереса к изучению какой-либо определенной группы животных. Меня тогда интересовала вся зоология и все в зоологии.