Путешествие вверх по Енисею было чрезвычайно интересным. Гористые берега, покрытые девственным таежным лесом, сменялись угрюмыми голыми скалами, а за ними опять шли леса и леса и снова черные сказочные скалы. Даже сейчас когда я повидал уже много крупных и средних рек как в Европе, так и в Азии, я не могу не сказать, что самая красивая река — Енисей.
Озеро Шира — горько-соленый бассейн, лежащий в безлюдной степной зоне. На одном из берегов его располагалось несколько домиков, которые сдавались в аренду приезжавшим больным. Эту группку построек и именовали высокопарным словом «курорт». Вокруг озера не было ни одного деревца, что придавало всей окрестности особенно унылый вид.
Злесь провели мы около полутора месяцев, пили кумыс, купались возере, катались верхом, совершали прогулки.
Вокрестностях Шира были разбросаны многочисленные озера как с пресной, так и соленой водой. Особенно интересным было озеро Шунет. Дело в том, что вода в этом озере за много лет испарилась до такого предела, что получился бассейн, состоящий из насыщенного раствора сложных солевых соединений. Купающийся в озере — это я испытал на себе — не имеет возможности не только утонуть, но даже нырнуть; из-за концентрации солевого раствора человек, как поплавок, держится все время на поверхности. Дно этого озера покрыто чистейшими кристаллами различных солей. Такое чудо природы мне довелось видеть всего лишь раз в жизни.
В одном из небольших домиков на озере Шира жил с женой и единственной дочерью коренной сибиряк инженер Степанов. С Таней Степановой, которая была старше меня на 4 года, я очень подружился. Это была умная и серьезная девушка. К тому времени она окончила гимназию, но дорогу в жизни пока не выбрала.
Мы с ней много читали, в том числе по различным проблемам биологии, я разъяснял, как умел, принципы эволюционной теории. Долго агитировал, чтобы она поступила на Высшие Бестужевские курсы в Петербурге. Таня относилась к моим словам очень серьезно, но решения не принимала. И вот я снова в Томске. В один прекрасный день получаю от Тани Степановой письмо: она покидает Красноярск и едет учиться, но не в Петербург, и не в Москву, а в Швейцарию. Спустя некоторое время приходит письмо, теперь уже из Лозанны. Поступила на естественный факультет, продолжает увлекаться общей биологией, благодарит меня за помощь в выборе специальности. А весной 1897 года пришло новое письмо, начинающееся словами: «Вот растение почти плотоядное». Какие хорошие воспоминания ассоциируются у меня с этой фразой: так начиналась одна из статей, которую вы читали мне на озере Шира». А дальше — восторженные впечатления о Лозаннском университете, профессорах, о красоте Швейцарии. Наконец, еще через несколько месяцев — последнее письмо, полное счастья: Таня извещала меня о том, что она выходит замуж за профессора биологии. И опять как из рога изобилия льются по моему адресу слова самой теплой, искренней товарищеской благодарности за то, что я подсказал ей тот жизненный путь, который сделал ее счастливой.
Сейчас, через много десятков лет, когда я пишу эти строки и вспоминаю знакомство с Таней Степановой, для меня все же остается загадкой, как смог я, 17-летний юноша, оказать столь сильное влияние на девушку, что она покинула семью и уехала из Сибири в Швейцарию изучать ту область знаний которую я ей советовал…
В 7-м классе нас оказалось всего лишь 8 человек, остальные ученики выбыли из училища по окончании 6-го класса: результат жестких требований, предъявляемых к учащимся дирекцией Томского реального училища. В этом училище была установка: переводить в 7-й класс только тех, на которых можно положиться, что они по окончании курса выдержат испытания в технические высшие школы и пройдут конкурс. На кого таких надежд дирекция не возлагала, тех выпускали с дипломом об окончании шести классов, что давало льготы по воинской повинности, но не позволяло поступать в высшие школы.
Учиться в седьмом классе было хотя и трудно, но очень интересно. Отношение преподавателей к нам резко изменилось: с нами здоровались за руку, нас считали почти студентами.
…Итак, я получил среднее образование. По этому случаю отец подарил мне часы с выгравированной на них датой — 9 июня 1898 года. С форменной фуражки был снят герб, сам же головной убор с желтыми кантами донашивался до поступления в высшую школу. «Реалисты» становились «конкурсниками».
Судьба моих товарищей по выпуску была в большей или меньшей степени предопределена. Яцевич, Сыромятников, Евсеев, Иванов, Хохряков, Степанов — все они мечтали стать инженерами и избрали себе Киевский политехнический институт, открытие которого намечалось на осень 1898 года.