Гаунт внимательно посмотрел на Корбека.
– Кажется, я могу разобрать слова, – сказал он.
– И я тоже, – кивнул Корбек.
Гаунт с трудом проглотил комок в горле. Непонятно откуда возникло ощущение тошноты. Чутьё подсказывало ему, что неожиданное понимание косдорфцев пришло не от того, что те говорили на низком готике.
Он понимал их, потому что выучил их язык.
Юноша резко вскочил с койки.
– Ложись спать, – посоветовал ему Дорден. – Тебе нужен отдых.
Медик стоял на входе в палатку, наблюдая за приближением вечера.
Майло встал с постели.
– Они уже вернулись? – спросил он, но Дорден отрицательно покачал головой.
– Нужно отправить кого–нибудь на поиски, – сказал юноша безо всякого выражения. – Мне приснился очередной сон. Очень плохой. Нужно отправить людей разыскать их.
– Просто ложись спать, – настаивал Дорден. Юноша немного осунулся и развернулся к своей койке.
– Тебе приснилось, что они в беде? – решил подбодрить Брина медик.
– Нет, – ответил он, сев на койку и взглянув на Дордена. – Я тревожусь не по этой причине. Ничего такого не было во сне – это, скорее, голос разума, ведь они задерживаются. Мой кошмар был о цифрах. Что прошлой, что позапрошлой ночью.
– Цифрах? – переспросил Дорден.
Майло кивнул.
– Именно так. Во сне я пытался снова и снова занести их на бумагу, но мой стилус всё никак не хотел писать. По непонятной для меня причине мне неприятно видеть этот сон.
Дорден посмотрел на юношу и задал вопрос:
– И что это были за цифры, Брин?
Тот назвал ему их.
– Когда он успел тебе это поведать? – недоумевал Дорден.
– Кто?
– Гаунт.
– Ничего он мне не рассказывал, – признался юноша. – Точно–преточно. Говорю вам – это был сон, и они мне приснились.
– Ты не врёшь мне, Брин?
– Нет, сэр.
Дорден какое–то время не сводил глаз с юноши, и осознание правдивости слов Майло постепенно приходило к нему, как луна проясняется из–за покрова туч.
– И что в них такого важного? – спросил Брин.
– Это командный шифр Гаунта, – ответил Дорден.
«Объясни», потребовал голос. Призрачный голос эхом доносился из руин. «Объясни, мы не понимаем, почему».
Его тональность постоянно менялась, словно искажённая помехами вокс–передача.
«Мы голодны», добавил он.
Корбек посмотрел на Гаунта – на лице полковника читалось желание ответить, но Гаунт отрицательно покачал головой.
«Ты бросил нас здесь», послышались слова. Теперь в нём сплелись сразу несколько голосов, словно в барахлящих динамиках одновременно включились два или три вокс–канала. «Почему ты бросил нас здесь? Мы не понимаем, почему ты бросил нас здесь».
– Что это за хрень? – пробормотал Корбек, у которого начисто улетучилось хорошее расположение духа, а вместо этого пришли страх и паника.
«Ты бросил нас, и мы изголодались», взывали к ним голоса.
– Чёрт его знает, – ответил Гаунт. – Какие–то игры разума.
Но он сам не верил в то, что сказал. Тут крылось нечто более зловещее. Если хорошо прислушаться, то эти голоса звучали не как речь или вокс–трансляция, а, скорее, напоминали… набор звуков, для большей убедительности бережно сплетённых воедино. Их собрали со всех уголков мёртвого города: осыпающийся щебень, грузно падающая кладка, дребезжание разбитого стекла, скрежет арматуры, хруст балок, брызги дождя. Всё это и мириады других звуков объединили в мозаику, которая практически идеально копировала человеческую речь.
Практически, но не совсем.
Почти человеческая, но не до конца.
«Ты бросил нас, и мы изголодались. Объясни. Мы не понимаем, почему ты бросил нас. Мы не понимаем, почему ты не вернулся».
Танитцы уже вскочили со своих мест – все были на взводе. Руки так крепко сжимали оружие, что даже костяшки побелели. Все мокли под дождём. Все всматривались во мрак сырых углов. Гаунт должен помочь им справится с наваждением. Он понимал, что все слышат в этих голосах – их нечеловеческое несовершенство.
– Я знаю, что это, – сказал Ларкин.
– Успокойся, Ларкин, – прогромыхал Корбек.
– Я знаю, что это. Знаю, знаю, что это, – не унимался стрелок. – Я знаю – это Танит.
– Заткнись, Ларкс.
– Это Танит. Погибшая Танит взывает к нам! Она взывает к нам, чтобы мы вернулись домой!
– Прошу, заткнись, Ларкс!