А вдалеке, словно где–то моргала кое–как работающая лампочка, проблески молнии озаряли линию горизонта.
Бруски были довольно паршивой вещью. Спрессованные Муниторумом из всевозможных питательных субстанций, они практически ничем не пахли, имели лёгкое слизистое послевкусие и выглядели, как серовато–белая замазка. Во времена учёбы в Схола Прогениум на Игнатии Кардиналь, Гаунт познакомился с ними, когда вылепил подобие пластидной взрывчатки, дополнив её взрывателями, а затем устроил подлянку магистру арсенала Схолы, что впоследствии вылилось в значительные разрушения и невероятно жестокое наказание за проступок. Известный всем и каждому солдату брусок бывает сублимированным, запечатанным в жестяную тару, пакетированным, в ящиках, в индивидуальных самонагревающихся банках и блоках с продовольствием. Ротные повара нарезают и измельчают их, а затем используют в качестве основы для блюд, если невозможно пополнить запасы провизии на месте. На кухне к ним добавляют ароматизаторы – обычно это пакетики с порошками вроде «хвоста грокса», «овощей» (корнеплодов) и «сосисок» (ассорти). Ибрам Гаунт прожил на них почти всю юношескую и взрослую жизнь. Он так привык к ним, что без брусков ему становилось неуютно.
Вокруг полевой столовой собрались солдаты, спрятавшиеся от непогоды под камуфляжными накидками. Гаунт ещё не привык носить такую, хотя когда–то обещал танитскому полковнику, что будет делать это в знак единения. Честно говоря, сидела она неважно, да и ветра Вольтеманда безжалостно трепали и спутывали её.
Но у танитцев с ними проблем не возникало. Закутавшись с головой в накидки, они вполглаза следили за его приближением, некоторые прихлёбывали пищу из банок. Но они наблюдали. Взгляд этих дикарей был мрачен. Капли дождя блестели на их темных космах, хотя потом оказалось, что это сверкали запонки, кольца в носах или пирсинг в губах или бровях. Они обожали татуировки и посему с гордостью украшали свою бледную кожу замысловатыми традиционными узорами зелёного и голубого цветов. Щёки, шеи, предплечья и тыл кистей усеивали спирали и круги, листья и ветви, завитки и символы. Также танитцы были без ума от клинков. Они использовали длинные ножи с прямым серебристым лезвием – потомков холодного оружия охотников. С их помощью они выслеживали своих жертв – бесшумно, словно призраки.
Призраки Гаунта. Кто–то придумал это прозвище через несколько дней после высадки на Чёрный Осколок. Это был социопат со снайперской лазвинтовкой, вспомнил Гаунт, по прозвищу Безумец. И комиссар не мог представить себе более зловещего и губительного имени.
– Говнюк на подходе, – молвил Роун.
Он отхлебнул из бутылки с водой, в которой водой и не пахло, и повернулся, будто разговаривая с Мюртом Фейгором.
– Но я расплатился сполна! – уязвлено возопил тот, вплетая в свой голос жалобные и обиженные нотки.
Роун возразил ему и специально отошёл назад, чтобы «нечаянно» задеть идущего на кухню Гаунта. Удар оказался достаточной силы, чтобы сбить того с ног.
– Осторожней, сэр! – воскликнул Варл, схватив под руку Гаунта и помогая тому подняться.
– Благодарю, – ответил Гаунт.
– Варл, сэр, – сказал солдат, на лице которого расплылась широкая говнистая улыбка. – Рядовой первого класса Сеглан Варл, сэр. Не хотел, чтобы вы споткнулись, сэр. Хотел предотвратить падение, чтобы вы не запачкались.
– Уверен, что так и было, солдат, – ответил Гаунт. – Продолжайте.
Он посмотрел на Роуна и Фейгора.
– Это я виноват, сэр, – сказал Фейгор, воздев руки. – Мы тут с майором немного повздорили, и я отвлёк его.
Звучало убедительно. Гаунт мало знал о солдате по имени Фейгор, однако ему встречался подобный типаж людей – потворствующих ублюдков с хорошо подвешенным языком.
Но комиссар не потрудился посмотреть на него. Вместо этого он пристально взглянул на Роуна.
Майор ответил ему тем же. Его симпатичное лицо не выражало никаких эмоций. Гаунт отличался высоким ростом, но Роун был одним из танитцев, кто превосходил его, и, к тому же, весил на пару фунтов больше комиссара.
– Знаю, о чём вы думаете, – сказал Роун.
– Неужели? Полагаю, это признание в нечестивых дарах? Мне уже вызывать Инквизицию?
– Ха–ха, – изобразил тот фальшивый смех. – Признайтесь – сами оплошали, вот и вышел конфуз. Однако из–за одной маленькой истории можно всякого навоображать.