– Не скучаете по дому? – спросила я, чтобы хоть как-то стряхнуть странное оцепенение, которое постепенно начало меня обволакивать.
– Дом? – она задрожала, ресницы вспорхнули вверх. И вдруг быстро затараторила, – Дом у меня внутри, он всегда со мной. Я люблю мои картины и мешочки с лавандой. Я люблю моих собак – Милу, Чарльза, Жужу и Марсика. С самого детства они со мной, вы же помните, я вам рассказывала, их мне подарил отец. Боже! Как долго я просила у него собаку, несколько лет. А тут, он взял и купил мне сразу четырех щенков. Это был самый счастливый день в моей жизни…
Через день её отец ушел. Ушел внезапно, трагически, глупо. Он обожал её. Боль потери была такой сильной, практически невыносимой. Тепло, близость, забота, что он давал ей, внезапно оборвались. В сердце возникла зияющая, темная пустота…
Каждый раз она усыпляла своих собак. Переезжала и заводила точно таких же, новых. И для неё это были прежние Мила, Чарлз, Жужу и Марсик. Те, которых подарил ей отец тогда, в далеком детстве. Как только возникала нежность и привязанность к питомцам, она испытывала страшную тревогу и чувствовала потребность переехать, прервать мучительную близость, затушить тот слабый огонек любви, чтобы не стать, боже упаси, уязвимой, раненой, опять, как тогда…
Снова и снова – упоительная потеря и радость «встречи» с отцом… Незавершенное движение любви – стоп кадр тоскующей души… Дубль третий
Он не мог не курить, просто не мог. Он чувствовал себя голым, если клубы дыма не окутывали его словно утренний туман. Голос глубокий, утробный, большие, печальные, проницательные глаза. Во всем облике сквозила какая-то надломленность, снаружи прикрытая небрежной надменностью. Он выглядел значительно старше своего возраста: в висках седина, поза полна усталости. Вся его фигура напоминала одинокое дерево, что растет на вершине горы, искореженное ветрами, оно льнет к земле и всеми корнями цепляется за камни. Рассеянным взглядом он смотрел внутрь себя.
– Каждый раз всё происходит одинаково. Страсть, вспышка, невероятная близость. Всё ярко, романтично, красиво, глубоко. Но потом они начинают претендовать на мою свободу, и, хуже того, они обижаются, что им не хватает моего внимания. Но я ведь даю им столько, сколько могу! Мы так много говорим, я им рассказываю о том, как это здорово скучать друг по другу, и они вроде бы соглашаются.
– Что же происходит потом? – спросила я.
– Потом? А потом всё резко обрывается, и они сразу же выскакивают замуж. Вы это понимаете? Почему они это делают? Я нет, никогда не понимаю. С меня хватит, теперь я решил, что вот так больше не будет.
– Что объединяет всех этих женщин, какие черты?
– Они очень интересные, самостоятельные, яркие, взрослые. Я всегда рассчитываю на то, что они будут вести себя осознанно и зрело, а они вдруг впадают в детство и начинают ныть.
– Эти женщины обычно старше Вас?
– Обычно да. Потому-то я и ожидаю от них совсем иного поведения…
Он родился как-то случайно. Мать всегда была увлечена собой, карьерой, славой, властью. Иногда он с умилением рассказывал о том, как утром, когда богемная её компания засыпала в пьяном угаре, он, четырехлетний мальчик, бродил среди грязной посуды и распластанных тел в поисках еды. Её так часто не было рядом. Свобода и искусство – вот кумиры, которым она служила.
Теперь все его отношения с женщинами – это вечный вызов и месть ей. Избранницы всегда подобны его матери. Как только возникает подлинная близость, он всегда ускользает в погоне за своей высокой целью, за великой идеей очередного кино или спектакля. Он принадлежит только богу по имени «Искусство». Всё внезапно обрывается, он вдруг не отвечает на письма и смс именно тогда, когда это больше всего нужно женщине. Конец заведомо известен. Упоительное мгновение – победа! И вот теперь это она тоскует по нему в неведении, это она – мама в лице очередной женщины – томится от одиночества, а он – на просторах своего Пути, в «храме» искусства, прекрасен и недостижим…
Сколько таких историй можно рассказать? Бесконечное количество!
Я часто задаю себе вопрос, почему в своем стремлении убежать от боли и потерь мы порой выбираем самое мучительное место. Снова и снова повторяем эту боль, словно приколотые к стене иглой живые бабочки. Боль творит боль, мы мучаем себя и других, порождая бесконечные незавершенные движения любви…