Я не стану извиняться за то, что написал — хотя это заявление и не остановит тех, кто будет требовать от меня извинений. Этих-то я никогда не разочаровывал. Мне иногда говорят, что мои взгляды слишком агрессивны, что я должен держать их при себе. Что ж, многое в жизни пугает. Меня, например, пугает тот факт, что я, по идее, должен жить в светском государстве, которое не признает господства одной религии над другой, которому дороги граждане всех вероисповеданий — включая тех, у кого вероисповедания нет вовсе — но не проходит и дня, чтобы религию не швыряли мне в лицо, как пирог в плохой комедии. Люди постоянно твердят мне, безо всякого злого умысла, что Иисус любит меня, что они будут за меня молиться, что Бог по какой-то причине рассержен — я даже чихнуть не могу без их «благослови тебя господь». Теле-евангелисты проклинают, пугают, угрожают и клянчат деньги. Церкви покупают рекламное время и рассказывают мне, почему я должен к ним придти. Несмотря на конституционный запрет, современные политики и рта не могут раскрыть без упоминания Господа, десяти заповедей или демонстрации своего истинно христианского поведения. Даже если я запрусь дома, выключу радио и телевизор — все равно мне не спастись от людей, вооруженных библиями и религиозными брошюрами, ломящимися ко мне на порог с бальзамом от всех недугов и решением всех проблем. А когда я сообщаю им, что вообще-то они как раз и есть одна из моих проблем, эти люди ведут себя так, словно я поступил грубо и некрасиво, и бегут от меня прочь со всех ног. Когда все это изменится, я буду держать свои мысли при себе. А до тех пор — как сказал один юморист: «Таковы уж мои шутки, ребята. Вам не обязательно смеяться над ними, но если вы не хотите их слушать — выход в задней части клуба».
К слову говоря, из почти четырех десятков моих романов и повестей наберется едва ли с полдюжины, где я критикую религию. Тем не менее, одной из основных претензий ко мне до сих пор является то, что я якобы «по непонятным причинам ненавижу христиан» (людей не смущает тот факт, что многие отважные, любящие, героические персонажи моих произведений зачастую убежденные христиане). Частота этих обвинений невероятно диспропорциональна количеству моей прозы, в которой я говорю о религии в целом и христианстве в частности. Это происходит потому, что религия слишком долго вбивала в наши головы, что любая критика, любая попытка ограничить ее стремление управлять всеми вокруг — даже теми, кто не имеет ни веры, ни стремления ее обрести — это табу.
Это табу из тех, что должны быть разрушены, и смиренное молчание тут не поможет.