Навстречу ему тянутся зверюши, печально опустившие уши, и прячут носы в лапах.
— Что вы, зверюши, такие тухлые? — спрашивает зверек, но одни проходят мимо, а другие безнадежно машут лапой, и самая маленькая зверюша, всхлипывая, отвечает:
— Похорони-или!
Зверек долго не может понять, что же это значит, но ему объясняет другой, седоусый зверек, что в этот день зверюши всегда хоронят своего Господа, чтобы встретить Его на третий день воскресшим.
— Какие странные зверюши, — изумляется зверек. — Знают же, что воскрес, и все равно плачут. Прям как маленькие.
Зверьки думают, это такая игра.
Посещая в эти дни родной зверьковый город, зверьки рассказывают о праздничных приготовлениях.
— То есть ужасти, братцы мои, сколько в этом году будет куличей и яиц!
— Жрать, значит, будут? — спрашивают зверьки.
— А как же! То есть прямо обожрутся!
— Ага, — говорят зверьки. — Весь месяц, стало быть, худели, а теперь отрываются.
— Они не худели! — поясняют зверьки-ренегаты. — Они таким образом делают приятное своему Господу.
— Ха-ха-ха! — гогочут злые зверьки, хватаясь за подведенные животы. — Не жрали, потом нажрались и думают, что это приятно Господу!
— А чего еще жрать-то будут? — глотая слюни, спрашивают менее злые зверьки, которым втайне очень нравится зверюшливый образ жизни.
— Вот такие творожные горы! — показывают гости. — И все это, братцы мои, с буквами ХВ.
— Что бы это значило? — начинаются кощунственные домыслы, на которые зверьки, как известно, большие мастера. — Хвост вырос? Хозяйство восстановлено? Ходить воспрещается?
Зверьки, переехавшие в город зверюш, краснеют и смущаются. Они уже отвыкли от рискованных каламбуров и не склонны так уж сильно издеваться над зверюшами, потому что давно знают, какие они, в сущности, хорошие. Но показать таковую сентиментальность перед бывшими товарищами им стыдно — ведь все они настоящие мужчины, стесняющиеся сильных чувств. А жалеть девчонок — вообще последнее дело.
— Ну ладно, — презрительно говорят наконец особенно стойкие зверьки своим соблазненным товарищам. — Идите к себе, а мы продолжим свою строгую мужскую жизнь. Настоящую. С приключениями и опасностями, без тупой веры в идиотские глупости, нужные только дуракам и недоумкам.
Смущенные зверьки возвращаются в город Преображенск, а гордые жители города Гордого на опустевшей базарной площади (во дни печальные Великого Поста зверюши, как правило, не торгуют) долго еще принюхиваются и прислушиваются.
— А из чего, собственно, делается кулич? — как бы между делом спрашивает самый молодой зверек.
— Ну… там… тесто всякое…
— Ваниль, — с готовностью добавляет зверек поопытней.
— Изюм еще они кладут!
— Цукатики…
— Вот дуры, вообще! Мало им изюма, еще цукатики!
— Цедру лимонную. Трут лимон на терке, а образовавшимся посыпают.
— Гы! Лимон! На терке! Вы слыхали?!
— А сверху глазурь.
— А, это я знаю! — торопится рассказать маленький зверек. — Это я, дяденьки, пробовал! Это они варят сахар с добавлением шоколада, и когда данная жидкость загустеет…
— Молчи, несмышленыш! — с непонятным раздражением обрывают его старшие зверьки. Они не в силах более этого слушать.
— А пасха-то, собственно, из чего? — после неловкого молчания спрашивает еще кто-то.
— Обычная сырковая масса, — презрительно бросает седоусый зверек.
— Нет, нет, необычная! — тарахтит просвещенный маленький зверек. — А вовсе даже с орешками, изюмом, черносливом и курагой, с использованием сливок, с большим количеством ванилина и сахару, и в специальной формочке в виде горки…
— Да чего ты завидуешь! — с негодованием осаживают малютку. — Ты что, к зверюшам захотел, что ли?
— К зверюшам я, дяденьки, не хочу, — оскорбленно отнекивается маленький зверек. И добавляет почти шепотом:
— Но кулича, дяденьки, очень хочется.
Некоторое время зверьки молчат, сопят и скребут лапами сухую пыль базарной площади.
— Но они же сами каждый год зовут! — как бы возражая кому-то, замечает один сравнительно юный зверек.
— Да они всегда зовут! И всегда на жрачку! Придешь, пожрешь, а ты уже свидетель Иеговы.
— Почему Иеговы, — рассудительно говорит седоусый зверек. — Зверюши исповедуют византийскую версию православия… подчиняются, насколько мне известно, патриарху… Придерживаются символа веры Никейского собора и расходятся с католиками по догмату о филиокве…
— Чаво? — с негодованием спрашивает краснолицый зверек пролетарского происхождения. — Ты где этих гадостей нахватался?
— Книжки, — пожимает плечами седоусый зверек. — Врага надо знать… и вообще, там есть занятные особенности, у этого учения… Нельзя отрицать некоторой выразительной силы…
— Тьфу! — восклицает краснолицый. — Так иди и поклонись им, филеокве небритое!
Седоусый зверек отходит в сторону, незаметно смещается в сторону моста и вскоре исчезает за речкой.
Между тем в зверюшливом городке полным ходом идут приготовления. Нарядные зверюши с разноцветными бантиками на хвостах собираются в церковь, где зверюшливый батюшка будет говорить особую пасхальную проповедь о попрании смерти и победе над адом.
— А я знаете чего придумал! — восклицает самый шустрый зверек. — Давайте, братцы, дождемся, как у них в церкви зазвонят на полную мощность, а сами быстро к ним пройдем и в дома заберемся! Они сами-то в церкви, а куличи-то дома стоят! Они приходят, а куличей-то и нету! Они как заревут! — И зверек радостно хнычет, изображая разочарованную зверюшу.
— И то! Ловко!
— Она, дура, месяц голодала, думала — куличик! Она приходит, и вот ей куличик!
— Рот-то раскроет, а жрать и нечего!
— А тут мы выбежим и загогочем!
— Еще и напужаем!
— Ну, мы немножко-то ей оставим, — снисходительно говорит какой-нибудь мягкий зверек.
— Да очень надо, все-то съедать! Его много и не съешь. Мы только понадкусаем.
— Глазурь слижем! — пищит маленький зверек и облизывается.
— Айда, братцы!
— Только замаскируемся, — предусмотрительно говорит самый воинственный зверек, начальник разведки города Гордого. — Обвешаемся все зелеными ветками, чтобы, значит, они подумали, что это лес шумит.
— А это мы идем! Ай, ловко!
Зверьки быстро настригают березовых веточек, делают из них букетики и, замаскировавшись таким образом, медленно идут в сторону города зверюш. Однако маскироваться им быстро надоедает, да и недостойно это как-то — прятаться во время набега. Они должны явиться к зверюшам как правые, ничего не боящиеся, как носители истинно передового учения приходят к отсталым поселянам, живущим в лесу и поклоняющимся колесу.
— А давайте и мы чего-нибудь спразднуем!
— Чаво бы это нам спраздновать, — задумывается краснолицый зверек.
— А вот хоть то, что май настал! Пришло первое мая!
— И что это за праздник? — скептически спрашивает кто-нибудь умный. — Первое число каждый месяц бывает…
— Но нас же никто не заставляет каждый месяц праздновать! Мы только сейчас, когда нам нужно им показать… Давайте, робя, напишем плакаты и так пойдем. Дескать, Первое мая, ура!
Зверьки быстро и криво пишут красной краской всякие зверьковые глупости типа «Первое мая — праздник труда, пьяный проспится, дурак никогда!», «Кто не топает, тот не лопает» и странный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Последнее они вычитали в книжках. Зверьки понятия не имеют, кто такие пролетарии, и думают, что это перелетные птицы, которые, пролетая на юг, объединяются в косяки; но так как лозунг звучит очень красиво, они пишут и его. Зверьки вообще любят непонятные слова. Направляясь со своими транспарантиками в сторону зверюш, они оглушительно стучат в барабанчики и стараются как можно громче топать, чтобы потом с полным правом лопать. Встречные зайцы в ужасе разбегаются от этого красного шествия, а дятлы, чувствуя близкую им идеологию, радостно долбят носами по всем окрестным деревьям.