Зверек подтащил бак с помидорами к двери. Встал на крышку ногами. Взял метлу за прутья и попытался снять с гвоздя связку сосисок. И тут крышка под его ногами поехала, нога провалилась в помидоры, сам он упал, помидоры опрокинулись, метла, падая, сбила на пол банку грибов, та прицельно угодила в бутыль с черноплодкой, бутыль с грохотом разорвалась, и по полу поплыла густо-малиновая сладкая жидкость с ягодами. Зверек ударился головой о полку с мукой. Бумажный пакет муки, разумеется, свалился на него сверху. И, конечно, он был распечатанный. Но хуже всего — хуже всего то, что у него вывалился из кармана и просыпался чихальный порошок. И он чихнул. И еще раз чихнул. И еще раз.
И тут послышался шум. Не тихий, пузырящийся, бродящий, а живой. Кто-то топотал и шептался. Откуда ни возьмись, из-под всех нижних полок повылезли мыши. Некоторые держали за лапы мышат. Мыши настороженно присели, разглядывая его. Переглядывались. А потом начали хохотать. Они так развеселились, так пищали, так покатывались, что не заметили даже, как их старшие дети пытаются черпать с пола черноплодный сироп и грызть пьяную ягоду. Мыши хватались за бока. Били хвостами по полу. Вопили «ой, не могу». И еще «ой, мама, грабитель!» Мышиные младшие дети залезли на полку, доели оставшееся печенье и скинули вниз кулек конфет, где на него накинулись старшие и стали его открывать. Несколько мышей подбежали слишком близко к Валентину и теперь чихали не останавливаясь.
И тут раздался топот за дверью, и зажегся свет. И дверь в кладовку открылась, и в нее влетела сонная сердитая зверюша с выбивалкой для ковров, и закричала:
— Мыши! Это еще что такое! Совсем обнаглели!
Мышей как ветром сдуло. Они разом попрятались под полки и втянули туда за хвосты упирающихся мышат. Потом из-под полки вылетел полупустой кулек с конфетами. Кто-то где-то сдавленно чихнул. У Валентина в носу отчаянно свербело, и он изо всех сил крепился.
Затем на середину пола вышел серый мыш и с достоинством сказал:
— Это не мы, матушка.
— Ага, это я сама!
— Это, матушка, вор! — и мыш указал на лежащего в луже рассола и забродившего сиропа, обсыпанного мукой зверька Валентина, одна нога которого так и застряла в кастрюле с помидорами.
— ААААААПЧХИ! — оглушительно шарахнул Валентин, и облачко муки на миг взвилось над его головой.
Зверюша остолбенела. Перехватив выбивалку наперевес, она сделала нерешительный шажок к зверьку. Он чихнул еще раз. И еще. Зверюша фыркнула. Осмелевшие мыши вылезли из-под полок. Мышата шелестели фантиками. Мышиные старушки чихали. Зверюша захохотала. Зверек почувствовал себя идиотом и начал изо всех сил тереть переносицу, чтобы хотя бы перестать чихать.
— Вставайте, грабитель, — сказала зверюша, просмеявшись. — Сами можете встать?
— Могу, — буркнул Валентин, пытаясь приподняться, но у него плохо получалось.
— Ну и что это все значит? — спросила зверюша.
— Жрать хотел, — с усталым вызовом ответил зверек.
— И что — на-жра-лись? — выговаривая это слово, как иностранное, поинтересовалась она.
— Поймала — бей. Или в тюрьму сдавай. А издеваться не дам, — хмуро сказал зверек, поднимаясь.
— Да-да, выбивалкой. Как коврик, — съязвила зверюша. — А то очень пыльный. Вас спереди сначала выбить или сзади? Или невыбитым в тюрьму отвезти?
Разгром, учиненный в ее запасах, ее очень рассердил.
Зверек молчал.
— Выходите, — сказала зверюша. — Из кладовки выходите. Живо.
Зверек, громыхая кастрюлей, вышел.
— Мыши! — сказала зверюша уходя. — Наведете порядок к утру — все печенье ваше, сахар тоже.
— Маловато, — сказал серый мыш. — Прибавить бы, мать, за вредность. Стекло битое, пары алкоголя, все такое.
— Связку сосисок сверху, — прибавила зверюша.
— Урррра! — грянули мыши, и в кладовке начался шурш.
Зверюша открыла дверь на веранду и включила свет.
— Заходите.
На веранде был стол, два кресла, торшер и кровать у окна. И небольшой комод.
Зверюша достала из комода плед и полотенце.
— Раздевайтесь, — сказала она.
— Вот еще, — процедил зверек сквозь зубы.
— И быстро, развозить по своему дому грязь я вам не позволю. Я выйду за дверь. Да, и сбегать через окно не советую: створки узкие, не пролезете, ломать будете — я услышу. Улицы не пройдете, я всех подниму.
— Ты что, голым меня тут держать решила? Лучше в тюрьму отправляй.
— Снимайте — быстро — все грязное. И в этот пакет.
Зверюша быстро вышла, закрыла дверь веранды снаружи на палку, просунув ее в дверную ручку. Затем принесла таз и ведро теплой воды.
— Умойтесь и укройтесь пледом, здесь холодно.
— А вещи мои куда?
— Утром отдам.
— Ты что, стирать их решила?
— Я? У меня для этого, слава Богу, машинка есть. Грязную воду можете в окно выплеснуть. Вон на ту грядку.
Зверюша ушла. Зверек умылся, выплеснул воду в окно, где продолжал плескаться дождь, сел в кресло, завернувшись в плед, и глубоко задумался о печальном.
Дверь еще раз открылась, зверюшины лапы поставили на пол стакан молока и тарелку с куском хлеба и копчеными сосисками.
Зверек, естественно, сразу решил, что подачки не примет. А потом съел. Где-то в доме пищал зверюшин ребенок, а зверюша говорила ему что-то журчащим голоском.
Утром зверька ждала чистая, чуть влажноватая одежда и новая тарелка с едой. Он поел и сел ждать решения своей участи. Участь не спешила решаться, в доме опять пищал зверюшонок, зверюша чем-то гремела и звякала.
Наконец, ему надоело ждать, и он постучал в дверь. Тихо, потом громче.
На стук явилась зверюша с маленьким голубоглазым детенышем. У детеныша топорщились усы, перемазанные малиновым вареньем. В лапе детеныш держал плюшевого зайца, тоже перемазанного вареньем.
— В чем дело? — холодно спросила зверюша.
— Ты это, — замялся зверек, — хотела в тюрьму сдавать — так сдавай.
— У меня полно своих дел. Можно было подождать хотя бы из деликатности. Малыш ночью испугался, долго плакал, мы проспали, все утро коту под хвост, — и вы еще меня торопите! Знаете что… — зверюша задумалась. — Убирайтесь-ка вы вон отсюда, и постарайтесь сделать так, чтобы я больше никогда вас не увидела.
— Зверюш, ты чего?
— Мне кажется, я все сказала ясно! Уходите отсюда. И быстро.
Зверек не хотел никому быть обязанным, тем более зверюше, которую он так неудачно пытался ограбить.
— Нет уж, сказала в тюрьму — сдавай в тюрьму, — уперся он. — А благодеяний мне не надо.
— Значит, ждать будете?
— Буду, — набычился зверек.
— Хорошо, — грозно сказала зверюша и ушла. Вскоре в доме страшным голосом заорал зверюшонок — видимо, посаженный в кровать или в манеж.
Зверюша вернулась с ухватом и страшным голосом тихо сказала:
— А ну-ка вон отсюда сию секунду!
Зверьку стало смешно.
— Ты что, зверюша? Очумела?
Зверюша наступала на него с ухватом, и глаза ее сверкали такой жуткой решимостью, что Валентин несколько испугался: в своем ли она уме?
Зверюша несильно боднула его ухватом в живот и ловко отбила попытку отобрать ухват.
— Вон — из моего — дома! — грозно скандировала зверюша, продолжая бодать зверька ухватом. — Не сметь — пугать — моего — ребенка! Не сметь — разрушать — мою — жизнь!