— Нютка теперь большая, — сказала мама-зверюша с ласковой гордостью. — Бабочек пасет.
Зверек хотел спросить все сразу: и когда они переехали, и как они жили одни, когда зверюшины родители умерли, и отчего, и как ведет себя Нюта, и почему ее отпускают в лес одну, когда там стоят идиотские капканы на медведя, но не сказал ни слова, по-прежнему стоя в дверях и придерживая лапой положенный рядом огромный капкан. Потемнело. На садовой дорожке появились темные крапинки дождя.
— Да что мы тут все стоим и стоим, — спохватилась зверюша. — Пойдем в дом, я как раз обед собрала.
— Я сытый, — по привычке сказал гордый голодный зверек, но понял, что сейчас этого не нужно.
Они вошли в дом, и тут же раздался шелест дождя по траве, и дребезжащий глухой стук по стеклам, и плеск в дождевой бочке, дружное журчание и слаженный стук струй, покативших с черепичной крыши, и еще сто различных звуков, которые рождает летний ливень.
Зверек сложил капкан в прихожей и сел со зверюшей за стол, накрытый скатертью с вышитыми вишенками (зверек помнил, что их вышивала еще зверюшина бабушка) и заставленный вкусностями. Но обоим как-то не елось. За окном становилось все темнее, а далекое ворчание грома — все ближе. Молнии вспыхивали, как огромные фотовспышки на закрытии Олимпийских игр.
— Где же наша Нютка? — озабоченно сказала зверюша.
— Сидит с бабочками под еловым навесом, — озабоченно ответил зверек.
— У нее даже зонтика нет, а дождь, кажется, надолго. Посиди здесь, я ей зонтик отнесу.
— Я сам отнесу.
— Я сама отнесу.
Зверек и зверюша подпрыгнули с места и стали метаться в поисках зонтиков. Зверюша надела непромокаемый плащик с капюшоном, вручила другой зверьку, схватила третий для маленькой Нюты, и оба они со всех ног припустили в лес.
Вечером все трое сидели за столом, пили чай с пирогами и малиновым вареньем, и слушали дождь, уже переставший грозно лупить по стеклам и мирно шумевший в кустах и плодовых деревьях в саду. Они подкладывали дров в камин, а потом сидели у камина, и мама-зверюша пришивала оторвавшиеся петельки к полотенцам, а Нюта рисовала, как зверюшливые принцессы в больших коронах собирают спелые груши в корзиночки, и зверек рассказывал им о своих странствиях.
— Я много видел, — говорил зверек, помешивая угли кочергой, — и чем больше видел, тем грустнее мне было. Потому что чем больше знаешь, тем печальней жить на свете.
И искал я, где хорошо, и не нашел. Все в мире делается не так и неправильно, а что делается правильно, то все равно пройдет. Вот зверек трудится, трудится, а приходит червяк и съедает его урожай. И снег, и ураган, и всяческие напасти я видел, и как зверьки и зверюши трудятся, чтобы насытиться. И подумал я, что лучше черствая горбушка, чем пышные караваи, если ради них надо так надрываться. А то иной зверек копит себе богатство и всякое имущество, и никакой ему от него радости, кроме как посмотреть. И зверюша белит стены и сажает цветы, и думает о стенах и о цветах, а больше ни о чем не думает. И все думают, что эта зверюша мудра, а она глупа, потому что цветы засохнут и стены облезут, и что тогда останется глупой зверюше?
Еще я видел много зверьков, которые злятся на зверюш и говорят: «Все зверюши дуры», а сами они глупее всяких зверюш, потому что только глупый зверек станет злиться, тем более на зверюшу. И никто из них, ни зверьки, ни зверюши, не живут правильно, и что бы они ни делали, не могут не ошибиться. Не говоря уже о том, что есть еще зверцы и зверки, а они вообще. Видел я и этих, и сколько они делают гадостей, и это все от пустоты их и от глупости, потому что в них слепое и глупое сердце. И все, что они делают, — только для того, чтоб им было удобней сидеть, мягче лежать и вкуснее есть, и все это такая глупость, что даже и сказать невозможно.
И вот я ходил и бродил туда-сюда, и ничего не понял из того, что делается в этой жизни. И если какой зверек или зверюша скажет, что давно уже все понимает про эту жизнь, то они дураки, потому что понять все равно ничего невозможно, и делается в ней все не так, как ты считаешь правильным, а вообще непонятно как.
Тут раздался странный звук. Зверек вздрогнул, отвел взгляд от камина, в котором время от времени пошевеливал кочергой, и увидел, что маленькая Нюта жалобно всхлипывает и вытирает усы. Мама-зверюша, склонившись над своей работой, в который раз пришивала к полотенцу уже крепко пришитую ленточную петельку.
— Нюта, — сказал зверек с ужасным страданием на лице, — Нюта, лапочка, но ведь жизнь и вправду такая!
Нюта хотела воскликнуть, как любая маленькая зверюша на ее месте: «Неправдочка ваша!» — но чувствовала за этими словами скорее правдочку, в которой чего-то не хватало, и оттого она казалась хуже всякой неправд очки. Нюта заплакала еще жалобней.
— То есть, конечно, не совсем, — добавил зверек, чувствуя, что еще два слова в том же духе, и зверюши окончательно протухнут. — Она и такая, и не такая, и нам, зверькам и зверюшам, остается жить себе тихонько, и трудиться себе на пропитание, и радоваться, когда радость, и печалиться, когда печаль, и…
Зверек совсем растерялся, не зная, что еще сказать, чтобы утешить маленькую зверюшу. Но мама-зверюша сразу подхватила:
— И любить своих близких, и не делать им больно, потому что когда бьешь свою правую лапу, все равно бьешь себя. И не очень близких тоже любить, потому что лучше любить, чем не любить. И помогать всем копать грядки и мыть окна, и уметь принимать помощь, когда приходят копать грядки и мыть окна к тебе.
Нюта спихнула полотенце с маминых колен и уселась туда сама, тесно прижавшись к маме.
— И помнить Бога своего, потому что Он один все понимает, отчего все делается так, а не иначе, и что делать зверькам и зверюшам, когда они стоят и разводят лапами.
«Ну это, положим, спорный момент», — подумал зверек, но ничего не стал говорить вслух, поскольку увидел, что Нюта засыпает. Когда она совсем заснула, взрослые положили ее в кроватку, а сами взяли с собой чайные чашки, блюдце с пирожками и теплые пледы, чтобы завернуться, и пошли сидеть на крылечко и слушать, как с деревьев падают большие капли, и нюхать, как чудно пахнет намокшей летней природой в фиолетовых сумерках с оранжевым закатом на краю.
Об авторах
Родился 20 декабря 1967 г. в Москве. Закончил факультет журналистики МГУ. Поэт, прозаик, публицист, телеведущий, постоянный автор журналов и газет «Известия», «Огонек», «Собеседник» и многих других. Автор многочисленных поэтических сборников. Автор романов «Оправдание», «Орфография», «Эвакуатор» (премия Аркадия и Бориса Стругацких, 2006), «ЖД», биографического романа «Борис Пастернак», вышедшего в серии ЖЗЛ (премии «Национальный бестселлер», 2006 и «Большая книга», 2006). Книга «В мире животиков», куда вошли сказки «Зверьки и зверюши», написана совместно с женой Ириной Лукьяновой и издана впервые в издательстве «Геликон Плюс» (2001), затем в «Амфоре» (2005).
Родилась 30 июля 1969 года в Новосибирске. Окончила гуманитарный факультет Новосибирского государственного университета. Переводчик с английского. Преподавала в физико-математической школе при НГУ. С 1986 года писала и публиковала стихи и прозу. В 1996 году переехала в Москву. Автор сборника повестей и рассказов «Радость моя» (1998), повести «Кормление ребенка» (1997), романов «Document.doc» (2000), «Давно и неправда» (2003), жизнеописания К. И. Чуковского, вышедшего в серии ЖЗЛ (2007). В 2002–2003 гг. — заместитель главного редактора журнала «Ломоносов», в 2003–2004 — редактор отдела образования журнала «Карьера», с 2004 — редактор отдела образования и науки журнала «Город женщин». С 1996 года — колумнист «Собеседника». Мать двоих детей.