– Элинор, там не те, на кого я думал. У них женщины с детьми. Я теперь совсем ничего не понимаю. Но придется выйти и… попробовать разобраться, – он принялся разбирать груду мебели и прочего хлама, чтобы открыть дверь.
– Спустимся вместе? – потирая ушиб, предложила Элинор. Она заметно повеселела, узнав, что наступает конец их самоизоляции – даже ради этого стоило осмелиться спуститься. Да и, если подумать, вряд ли при детях на них нападут, кем бы незнакомцы ни были. Это было бы в высшей степени странно, не по-человечески.
Разбирать, к удовольствию обоих, было легче, чем сооружать, так что спустя четверть часа Рамон открыл замок и легонько толкнул дверь. Многоголосие разговоров сразу стало явным, ударило по ушам столь резко, что он на пару секунд замер. Сколько там народу? Десять человек, больше?
– Готов? – тихонько спросила Элинор и положила руку ему на плечо.
Мужчина напряженно кивнул. Еще шаг за дверь и…
– А-а-а-а! – закричал он, пойманный врасплох. Элинор в тон ему взвизгнула. – Какого…! Ты что творишь? – выпалил Рамон, чуть придя в себя.
На них напал всего лишь ребенок лет восьми-девяти. Смуглый, голый по пояс, он притаился за дверью, а теперь, весело подскакивая на месте, тыкал в сторону Рамона длинной палкой.
– Ты кто? – спросил мальчик. Глаза его блестели хитринкой.
– Я… Эй, я взрослый человек, почему ты ко мне обращаешься на «ты»?
Мальчик проигнорировал вопрос, зато поднял свое копье еще выше, когда Рамон приблизился.
– Говори мне, кто такой, а то не пущу!
Ребенок действительно закрывал проход, и Рамон начал раздражаться из-за столь глупой преграды.
– Все, хватит. Уйди с дороги! – он попытался выхватить назойливую палку, но ребенок ловко увернулся и ткнул его в ногу чуть выше колена. – Ты что, с ума сошел, сволота маленькая?!
– Рамон, дай я! Ты не умеешь с детьми общаться, – сказала ему на ухо Элинор.
– Да он же … Что мы с ним церемонимся?
– Мы не знаем, с кем он, забыл? Не надо раньше времени…
– Ладно, ладно, давай, – Рамон пропустил филомену вперед, едва подавляя жгучее желание одарить юного стража оплеухой.
Женщина наклонилась к ребенку, делая вид, что не замечает выпадов палкой:
– Дружок, как тебя зовут?
– А тебя как? А бородач – кто?
– Давай договоримся. Ты, поскольку мы все-таки взрослые и незнакомые люди, будешь к нам обращаться на «вы» и назовешь первым свое имя. А мы тогда ответим на вопросы, какие у тебя есть. Согласен на такой уговор?
Мальчик на секунду посерьезнел, задумался, затем…
– Ну-у-у, я…, – он неожиданно плюнул Элинор в лицо и бросился бежать, прыгая через ступеньку и звонко хохоча.
– Маленькое животное! – прорычал Рамон ему вслед. Погнаться бы и стукнуть хорошенько, но разве за таким угонишься. – Теперь-то я вспомнил, почему ненавижу детей!
Элинор, обескураженная, вытерла плевок рукой:
– В первый раз такое наблюдаю. Но он не виноват, это все воспитание. Посмотреть бы, кто его родители.
– Вот и посмотрим сейчас. Пойдем, – взявшись за руки, они спустились в вестибюль и замерли на предпоследней ступеньке.
Помещение внизу превратилось в подобие маленького лагеря для беженцев: стихийного, хаотичного. Вдоль двух смежных стен рядами лежали застеленные цветастыми тряпками матрасы. На них вразнобой расположились мужчины и женщины – человек семь-восемь. Все, как тот диковатый ребенок, – смуглые, с темными, жесткими волосами. Они разговаривали на смеси имперского и еще какого-то языка, ели и пили из покореженной посуды, давно отработавшей свое. Две женщины в углу разбирали ворох тряпья, похожего на грубо сшитую одежду. Третья кормила грудью ребенка. Еще несколько мужчин у противоположной стены собирали каркасы того, в чем Рамон узнал складные армейские кровати. В центре помещения громоздились в два-три яруса мешки, рюкзаки и чемоданы. В прогалах между всеми этими людьми и вещами носились взад-вперед несколько маленьких детей.
В таком безумном средоточии жизни двух робко стоявших на лестнице чужаков заметили не сразу. Сперва пробегавший мимо ребенок добавил возглас удивления в море шума, затем сидевшая на матрасе толстая и неухоженная женщина толкнула в бок соседку и кивнула на Рамона с Элинор. Мужчины один за другим прекратили сборку кровати и уставились на них с непонятным Рамону выражением. Через полминуты все затихло. Взгляд каждого был направлен на них.
Рамон оказался будто пригвожденным к ступеньке, а Элинор сжала его руку необычайно крепко. Лицевые мышцы снова ему не повиновались, рот открыть не представлялось возможным. Он повернул голову к Элинор, как бы ища поддержки, помощи, но увидел в ее глазах то же бессилие и неуверенность. Благо, мучительную тишину прервал мужчина средних лет с густыми усами. Рубашка натянулась на его большом животе, и пуговицы грозили вот-вот отлететь – в целом, однако, он производил более приятное впечатление, чем большинство его соплеменников. Может, из-за открытого и умного взгляда, либо же потому, что имел более цивилизованный вид по сравнению с другими.