— А, зар… — выхаркнул старик, борясь с приступом кашля.
— Сынок, — женщина показала на бездымное пламя, — подбрось в огонь рулончик толя, а то дедушке дышать нечем. А я пойду встретить вашего папочку.
— …заруби себе на носу, — закончил старик, когда ветер переменился, — джунгли удушат каждого путника. Сейчас, после гибели соседних заводов, от ближайшего оазиса нас отделяет четыреста километров. В руины городов лес врывается с удвоенной скоростью. Мы потеряли все. Теперь уже ничто не убережет нас. А ведь недавно, во времена моего деда, когда на планете было шестьдесят миллиардов людей, на всей Земле еще сохранялась естественная среда…
— А в воде? — заинтересовалась девочка.
— В руслах рек струились чистые промышленные стоки и свежие городские отходы, а поверхность океанов покрывал слой не испоганенной водорослями нефти.
— Так растений тогда вообще еще не было?
— Были в небольшом количестве. На них ставили опыты. Но они были известны лишь ученым. Росли под жестким контролем специалистов, которые синтезировали их из неорганических соединений и содержали в специальных лабораториях.
— Ага, слышал, — кивнул малыш. — В таких стеклянных камерах для уничтожения зеленых вредителей!
— Тебе бы следовало иногда покопаться в библиотеке, — упрекнул мальчика старик, показывая на мусорник. — В те беззаботные времена никто еще не называл растения вредителями и не помышлял о войне с животными — их тоже создавали в соответствии с законами генной инженерии и содержали в клетках. А первые экземпляры даже холили и лелеяли, ученые гордились ими — конечно, они никому не были нужны, но эксперименты, подтвердившие теоретическую возможность их создания, укрепляли веру в могущество человеческого разума… Я ведь вам говорил, что, пока не появились первые искусственные растения и животные, на Земле сохранялась естественная среда.
— Но если она была естественная, почему же во времена нашего прадеда за один год вымерло почти шестьдесят миллиардов жителей Земли?
— А вот это загадка! Никто ее до сих пор не разгадал, хотя для проверки фантастических домыслов удвоили расход макулатуры.
— Но тогда умерли не все, — возразил мальчик. — Почему же перед нападением джунглей, то есть во времена первого нашествия, уцелели лишь те, у кого организм был наиболее чувствителен к зеленой опасности? Это ведь обнаружилось, когда разбились камеры и началось вторжение растений…
— Точно! — выпалила девочка. — Ведь наш прадедушка был таким чувствительным к искусственной пыльце и запахам. Вечно его лишаи мучали, и он прятался в камеру с выхлопными газами или нырял в соляную кислоту при одном виде букета цветов! Выходит, наши предки были жуткими хиляками, но тогда почему же именно они дожили до конца того страшного года?
— Милая, я не могу тебе этого объяснить. У меня сердце заходится, когда я слышу лязг железной логики в твоем младенческом лепете. — Старик помрачнел, вышиб пробку из четвертинки денатурата, опрокинул ее в рот, поковырялся в мусоре под ногами, нашел крысиный яд, закусил и, втягивая в ноздри черный дым, покосился на Южную Свалку, откуда невестка вела группу мужчин с топорами. — Если бы я был мудр, то смог бы удовлетворить твое любопытство. Только тогда, деточка, я не задыхался бы тут под голым небом, где уже почти нечем дышать, а вместе со всей семьей отсиживался в роскошной дымовой трубе, как какой-нибудь богач…
До лагеря донеслось отраженное автомобильной свалкой эхо песни, которую звучным баритоном выводил председатель Кружка Охраны естественной среды, возвращавшийся с воскресника:
Припев подхватил слаженный хор лесорубов:
— Песни складывать вы умеете, — похвалил сына старик, когда группа подошла к костру. — А так же ли споро у вас работа идет? Много сегодня очистили?
— К чертовой матери такую работу! — ругнулся при детях сын. — За каждую кучку отбросов приходится вести отчаянный бой. Возле канавы с огромным трудом выкорчевали рощу папоротника. Этим сразу воспользовались хвощи и, как танки, ворвались на свалку. Из последних сил вырубали их. Чтобы перевести дух, стали искать фабричные трубы, а эти громады рядом с плаунами — ровно карлики… еле сопят. Повыщербил весь топор, пока долбил толстенное бревно под обрывом. Вылез наверх, попросил товарищей, чтоб заменили мне инструмент. Они мне дали пилу и добрый совет, чтоб слезал скорей с этой горы, потому что у тираннозавров ноги как бревна и челюсти как экскаваторы; они хоть и не отличаются быстротой реакции, а все же не любят, когда им подолгу щекочут пятки. В прошлое воскресенье эти гады растоптали у меня двух активистов. Стегозавры — те куда добродушнее и не такие тупые: под ловким наездником превосходно вытаптывают луга. К сожалению, их эксплуатация технически затруднена: у них на хребтах острые роговые гребни. Наездник, сойдя на землю, еще неделю держится потом за больное место. Да, чуть не забыл! У меня есть для тебя подарок, доченька. Погляди, что я нашел на краю джунглей.