— И это вас забавляет? — процедил он сквозь стиснутые зубы.
Я хоте было спросить: "что, собственно?", но меня остановил вызывающий тон его голоса.
— Возможно, мне и вправду не нужно было... — мягко, лишь бы что-то ответить, начал я, но вовремя прикусил язык, потому что предпочел не заканчивать этого рискованного предложения, тем более, что мое внимание приковал вид у моих ног.
Лежащий на земле человек на глазах таял. Именно так: таял — будет лучше, когда сразу скажу, что (даже в сопоставлении с предыдущими событиями) это было чудом, причем, в самой необработанной, ненамного отличающейся от схемы версии, на которой опирается значительная часть мифов, и которая подпитывает воображение детей, а у взрослых пробуждает недоверие и отрицание (на мои нервы точно так же бы никак не повлияла, скажем, "банальная" форма этого чуда, если бы я уже не трясся всем телом) — он таял, как будто бы был куском льда или же брошенной на разогретый металлический лист восковой куклой, а те части его тела (особенно ноги), которые уже растеклись, образовывали покрытые пузырями лужи серой густой жидкости, и они не испарялись, не впитывались в землю, но просто исчезали.
Когда мы оставили его там, лежащего в ртутной блестящей луже, под миражом глубокого неба, от него мало чего уже осталось: голова, спина и руки, которыми он дергал вереск словно тонущий веревку — видимо, не насытившись тем часом жизни, но не своими минами и обрубленными словами, которые выплевывал из себя как попугай, еще желая участвовать в этом своем "бытии" и эксперименте, который закрывал в этом своем никаком существовании.
Я шел, опустив глаза вниз — словно виноватый — но мыслями снова и снова возвращался туда, к нему, к эти его театральным подергиваниям, таким дешевым, паршивым и сшитым белыми толстыми нитками, что они и не должны были вызвать во мне никакого иного чувства, как только глубокого отвращения, как только нежелания видеть столь паршивую игру — и, тем не менее, вызывали. Когда же я услышал цепляющееся всю дорогу, похоже, последние его слова: "Мышцы... свело... не мог... разж... паль...", я поднял глаза на Асурмара и на какое-то мгновение почувствовал себя обманутым дураком, потому что, хотя это не из чего, собственно, не вытекало и, скорее, многое это же отрицало, все равно, как-то не мог я избавиться от ощущения, что из них двоих — тот, кто остался, и был настоящим Асурмаром.
Возле входа в тоннель я оглянулся — земля была пуста.
— Его уже нет, — бросил я как бы самому себе, чуть ли не с меланхолией в голосе.
Асурмар что-то буркнул себе под нос, возможно, даже и не мне, а своим мыслям.
Тогда я обратился к его товарищу:
— А вам не кажется, что факт этот находится в разительном несоответствии с, по крайней мере, одним из законов сохранения? И правом...
Тот притворился, что на него не произвела впечатления явно провокационная форма вопроса. Хотя он не промолвил ни слова, но пару раз зыркнул на меня, чуть ли не украдкой, искоса; и в глазах у него блеснула как бы веселая искорка.
Мы свернули влево, в мрак первого коридора, заканчивающегося образованной двумя парами дверей небольшой прихожей. Здесь — разве что исключительно с целью усложнения дальнейшего пути, потому что можно было пойти по широкому коридору — мы втиснулись в довольно узкую щель, в нечто вроде замаскированного прохода, который и привел нас в освещенную прихожую. Только лишь в этом месте мужчина, с которым я заговорил ранее, позволил узнать по себе, как его тронуло высказанное, скорее, свободно, без какого-либо нажима, замечание.
— Мне показалось, будто вы что-то сказали... — небрежно заметил он.
Я молчал. Мужчина стоял напротив меня в преувеличенно легкомысленной, как бы презирающей меня позе. Руки он держал в карманах брюк, поднимался на пальцах, чтобы тут же качнуться на пятках, задрав кончики ботинок вверх.
— Закон... право... — усмехнулся он в мою сторону и заговорщически, фиглярно прищурил глаз. — Ведь вы же сказали "право", не так ли? — Тут он сделал долгую паузу и осмотрелся по сторонам, как бы желая призвать в свидетели каких-то возможных слушателей.
— Ну-ну... — буркнул он, — у вас это совсем неплохо получилось. Особенно это "разительное несоответствие". — Он разразился сухим и коротким смешком. — Клянусь, — тут он положил руку на сердце, — с этих пор буду относиться к вам со смертельной серьезностью.