— Ваша точка зрения не кажется мне совершенно ошибочной, — посчитал я необходимым вмешаться.
— Ошибочным? — подхватил он мое последнее слово. Полковник глядел на меня из под длинных белых ресниц широко расставленными черными глазами, и мне показалось, что он вот-вот взорвется, как привыкли взрываться здесь все, без явной причины. — Не верьте им, — сказал полковник.
— Кому?
— В основном тем, кто оттуда вернулся. Асурмар уже что-нибудь вам рассказывал?
— Считайте, что ничего.
— Тем лучше. Это как раз Раниэль с Асурмаром должны были пилотировать два последних крота, и вы же слышали, что из того получилось. А теперь, на прощание, кое-что вам посоветую. Не принимайте серьезно все те глупости, в которые, возможно, захотят впутать ваш молодой ум.
— Я воспользуюсь вашим советом.
— Сент!
Эта фамилия мне уже была известна. За дверью заскрипел отодвигаемый стул, и тут же в коридоре появился небрежно одетый, худющий детина, становясь перед полковником по стойке смирно. Когда он, будто опытный служака, свел каблуки запятнанных маслом и не зашнурованных теннисных тапочек, полковник бросил на меня последний взгляд и обратился к нему:
— Покажешь господину Порейре приготовленную для него комнату, а потом расскажешь, где ему искать эти его статуи.
6. СТАТУИ
Сразу же за порогом, когда я зажигал свет, делая буквально второй шаг, я с размаху наткнулся на какой-то выступавший из пола твердый предмет и растянулся как дурак. Лежа с разбитым локтем, я закусил губу и со злостью на себя вспомнил последнее, наполовину шутливое предостережение Сента: "Поосторожней с сучком!" Я оглянулся. Если там и вправду был сучок, то я, видимо, должен был выбить его из пола и совершенно вырвать его башмаком, потому что на его месте оказалась небольшая черная дыра. Я уже собирался подняться, когда перенес взгляд во второй угол комнаты и заметил нечто такое, что заставило меня остаться на месте.
Первый взгляд не произвел на меня никакого особого впечатления, если не считать режущего глаз необыкновенно резкого контраста. В белой стене напротив были вылеты трех очень черных и глубоких отверстий. Долгое время я присматривался к ним с распыленным, несмотря на напряжение воли, вниманием, и никак не мог понять, какая из двух особенностей образа изумляет меня более всего: то ли бездонно глубокая, практически нереальная чернота, или же очень разнообразная линия контура, придающая отверстиям определенную, однозначную и, как раз по этой причине, столь пугающую, чудовищную форму. Передо мной находились пробитые далеко, в самую глубину стены силуэты двух фигур: девочки и собаки. Очень резкая линия контуров — в виде границы между чернотой каждого отверстия и белизной стенки — складывалась в очень сложный рисунок, передающий тончайшие подробности этих силуэтов, заставляя вспомнить — хотя, в данном случае и не совсем уместное — подобие с персонажами из театра теней. Размещенное ниже всего третье отверстие не представляло собой ничего особенного: у него была форма идеального круга, точно также лишенного каких-либо подробностей в зоне черноты.
Я поднялся с пола и направился к этим отверстиям. И они тоже дрогнули; как по команде все три явно сдвинулись в сторону и несколько вниз, заходя частично на пол. При этом они сменили не только собственное положение, но и форму; их края сейчас приняли совершенно другое очертание, но — и как раз это показалось мне наиболее непонятным — несмотря на перемещение и принципиальное изменение линий контура, они все так же оставались тем, чем были раньше: фигурами девочки и собаки, разве что видимыми чуточку с другого угла. Один только круг так кругом и остался.
Я протиснулся между узкой лежанкой и придвинутым к ней столом (на мгновение я даже утратил отверстия из виду) и подошел к тому месту на стене, где те находились в самом начале, и тщательно исследовал его. Стенка как стенка: местами гладкая, потом грязная и шероховатая штукатурка, обрывок запыленной паутины, какой-то подтек — но от отверстий ни следа.
Я быстро оглянулся. Фигуры девочки и собаки (теперь у меня была уверенность, что, вопреки первоначальному впечатлению, это не отверстия в стене, но проектируемые на нее тени отсутствующих объемных предметов, по цвету чернее смолы) переместились на новые места: теперь они пронзали другую часть пола и противоположную стену. И контуры тоже были не такими же самыми: они соответствовали силуэтам трехмерных фигур, видимых с другой, на сей раз противоположной стороны. Продолжая отслеживать их далее, с определенным недоверием, я сделал несколько шагов в сторону, после чего пошел по кругу. Эффектом всех моих перемещений было то, что, двигаясь с точно такой же, как и я сам, скоростью, плавным движением они совершили такой же разворот, частично наложились друг на друга и вновь разошлись. Но характерным оставался тот факт, что они перемещались только лишь тогда, когда я менял положение наблюдателя; даже незначительному смещению моей головы соответствовало пропорциональное ему перемещение, при этом, если я шел вдоль одной из стен — они передвигались по противоположной. И лишь на полу, где-то приблизительно на самой средине комнаты, куда проецировались собачьи лапы и ноги девочки, тени... нет, все-таки дыры (ну никак я не мог избавиться от этого впечатления) были почти что недвижными, они держались одних и тех же мест, в то же время устанавливая зону оси, вокруг которой и вращалась вся эта карусель.