При этом меня совершенно не смущало то, что про самого Ральфа я почти ничегошеньки не знала. Не знала даже, как называется страна, из которой он приезжает, и каким образом это возможно при железном-то занавесе. Не знала, зачем, по каким делам он так часто бывает на Руси: наверняка ведь не только затем, чтобы отдохнуть в Оазисе. Чем занимается, как зарабатывает на жизнь явно немаленькие деньги, раз сумел заплатить за меня впечатляющую даже по местным меркам сумму и оставить с носом Ховрина, считающегося одним из самых дорогих завсегдатаев острова.
Задавать вопросы мне и в голову не приходило. Я хорошо помнила совет Аси: никогда ни о чём не спрашивать гостей. Да и некий вкрадчивый голосок внутри, не голос-без-слов, а скорее еле слышный шепот, подсказывал, что ответы на эти вопросы могут мне не понравиться. Поэтому я не искала от добра добра, а довольствовалась своим новым положением. Положением девочки при постояннике и бэк-вокалистки в ресторане Айсберга.
Репетициям в группе, а также осваиванию новых музыкальных азов, я посвящала дни и ночи без Ральфа. Ночные выступления перед гостями уже стали для меня обыденностью, и теперь было смешно вспоминать, в какой ужас меня привела новость о назначении на это место. Зарабатывать на этом чаевые, как делала Яринка, танцуя, не получалось, но я не унывала. Алла по моей просьбе узнала у Ирэн, что мой долг почти уплачен благодаря Ральфу. Остались крохи, и я решила, что задумаюсь об их погашении, когда у Яна выйдет уговорить отца повторно купить ему Яринку. Тогда мы бы смогли рассчитать всё так, чтобы закрыть задолженности одновременно. О том, что будет дальше, я пока не думала.
С нетерпением дождавшись купального сезона, я, навёрстывая упущенное в прошлом году, когда свежие раны не позволяли мне отдать должное морю и солнцу, целые дни проводила на пляже. Читала, лёжа в шезлонге, училась плавать брассом, а когда появлялся Ральф, тащила его гулять вдоль берега (было приятно идти с ним за руку на виду у всех) и ныряла с его плеч в накатывающие волны. Однажды он устроил нам прогулку на катере в открытое море, где мы пили шампанское, видели дельфинов и целовались на палубе под палящим солнцем. Последнее сделало это приключение особенно счастливым, учитывая то, что обычно Ральф никогда не целовал меня просто так, без намерения перейти к чему-то большему. А мне нравилось с ним целоваться. Будь моя воля, я бы любую нашу близость свела к поцелуям да объятиям, без всего остального, что причиняет боль.
В другой раз мы ныряли с аквалангом, и это стало одним из самых удивительных впечатлений моей жизни. Стало бы, наверное, и одним из самых счастливых, не вспомни я, скользя под водой за руку с Ральфом, о плеске в ночном море, о тёмной глубине Русалкиной ямы. Интересно, как это: всё время обитать здесь, в зеленоватой толще воды, в прохладе и невесомости?
Мы с Яринкой больше не говорили о том случае, когда она увидела в ночном море нечто странное и страшное. Делали вид, будто ничего такого не было. Но я заметила, что подруга, прошлым летом использовавшая любую возможность окунуться в солёные волны, теперь ведёт себя иначе. Яринка старалась купаться только в компании: со мной, или с Яном, или, на худой конец, просто неподалёку от других отдыхающих. И никогда — после захода солнца. После захода солнца она даже не приближалась к воде, так что наши прогулки под звёздами вдоль полосы прибоя остались в прошлом. Да и гуляла я теперь чаще с Ральфом.
В одну из таких прогулок мы подошли и к Русалкиной яме. Ральф носил дорогую обувь, и я не повела его по камням, остановилась на границе песка и гальки. Указала пальцем на вздымающийся у тёмных глыб прибой и коротко поведала местную легенду об утонувших девушках. Я ожидала, что он ответит что-нибудь насмешливое, даже циничное, как-то убедит меня в том, что всё это не более, чем сплетни, девчачьи страшилки, и верить в них — значит быть наивной дурочкой. Но Ральф не сделал этого. Он, прищурившись, смотрел на пустынную и каменистую часть берега, резко обрывающуюся в неведомую глубину, и молчал. Больше мы с ним к Русалкиной яме не ходили.
Но, в целом, май и июнь выдались для меня почти безоблачными. То, чего я боялась больше всего: дебют, аукцион и последующая за этим передача меня во временную собственность чужому мужчине — осталось позади и оказалось вовсе не страшным. У меня была Яринка, у меня был Ральф и была надежда на скорое освобождение от долга, а значит, и от самого Оазиса. Для того чтобы чувствовать себя счастливой, этого пока хватило.