— Да ну… лучше бы изнасиловал. Не смог. Не работает там у него ничего. Поэтому и психанул так, бить начал. А потом…
Яринка передёрнулась, застонала, шёпотом выдавила несколько слов, которые обычно предпочитала не употреблять, но продолжила:
— Когда понял, что ничего не может, то начал в меня руку пихать… и, кажется, порвал там всё…
Я скосила глаза на Яринкины бёдра. Шорты на ней были застёгнуты кое-как, сквозь тонкую ткань проступали пятна крови. Я поняла, что плачу, услышав, словно со стороны, свои сдавленные прерывистые всхлипы.
— Потерпи чуть-чуть, я за доктором. Туда и обратно, немножко ещё потерпи…
Я начала приподниматься с колен, на которых до сих пор стояла перед Яринкиной кроватью, но она вдруг на удивление сильно сжала липкой от крови рукой мою кисть. Её зелёные глаза лихорадочно блестели из узких щёлок, в которые превратились веки.
— Постой, — голос был глухим, но твёрдым. — Твой Доннел здесь?
— Да, — я замерла, растерявшись от неожиданного вопроса. — Он в Айсберге. Ярин, тебе надо к доктору и…
— Подожди, — так же решительно оборвала моё бормотание Яринка. — У меня в тумбочке, в блокноте, номер телефона Яна. Возьми и отдай своему Ральфу. Попроси его, чтобы позвонил по этому номеру, когда уедет с острова. Пусть расскажет Яну, что случилось.
Я поражённо уставилась на неё.
— Ярин, Ральф никогда не станет…
— Попроси, — опять перебила она. — Чтобы Ян всё узнал и успел, пока у него есть деньги…
Яринка повернула голову на бок, и из её носа на подушку сразу заструилась тонкая струйка крови. Я потянулась вытереть её, но подруга нетерпеливо махнула слабой рукой.
— Пусть скажет Яну, что его отец не оставит меня в покое. Он сказал, что сегодняшнее ещё цветочки… хочет сделать всё, чтобы я стала противна Яну, чтобы была грязной…
Яринка замолчала и напряглась всем телом, пережидая приступ боли. А потом снова улыбнулась кровавой и зловещей улыбкой.
— Пусть скажет, что я не стану этого терпеть. В следующий раз убью Бурхаева. Вот ведь как… всегда хотела убить своего отца, а убью отца Яна…
Опять раздался сдавленный утробный смешок, от которого у меня по коже, которая, кажется, и без того была уже ледяной, поползли мурашки. А из Яринкиного голоса исчезала уверенность, он становился сонным, голова упрямо клонилась на бок.
— Пусть Ян себя не винит… он хороший. Я всегда буду его помнить. Если не сможет… пусть на Запад без меня… нечего ему здесь…
Я всё-таки поднялась на дрожащие ноги, сделала шаг к дверям, но не смогла отвести взгляд от изуродованного лица Яринки. Губы, теперь ставшие бесформенными, едва заметно шевельнулись.
— Попроси…
Я кивнула, стараясь выглядеть как можно более уверенной и спокойной.
— Я попрошу Ральфа позвонить Яну. Обещаю. Сегодня же. Но сначала приведу к тебе доктора.
И, не в силах больше смотреть на то, во что Бурхаев-старший превратил мою красивую и гордую подругу, бегом бросилась за дверь.
Доктору хватило беглого взгляда, чтобы понять: без госпитализации не обойтись. Но он не выглядел ни шокированным, ни даже удивлённым, за что я его почти возненавидела. Интересно, как часто этому ещё молодому мужчине приходилось видеть здесь избитых и изнасилованных девушек? А умирающих? Как давно это стало для него обыденностью, не заслуживающей каких-либо эмоций?
Два охранника, пришедшие с доктором, переложили совсем ослабевшую Яринку на носилки, а я собрала кое-что из её вещей. Все вместе мы двинулись в клинику, провожаемые молчаливыми соседками, появления которых я даже не заметила. По иронии судьбы Яринка заняла ту же палату, в которой год назад лежала я, перебинтованная, как мумия. Не к месту вспомнилась ночь, что я провела здесь на подоконнике, во все глаза глядя на проходящих под окном странных людей: пьяных, голых, бесстыжих. А для меня как давно это стало обыденностью?
— Она поправится? — спросила я у доктора сиплым от слёз голосом, когда Яринка была уложена на больничную кровать, а охранники убрались восвояси.
— Не беспокойся, — он отозвался почти беспечно, заставив меня сжать руки в кулаки. — Вы, девчонки, как кошки живучие. Себя-то помнишь?
— Когда я могу навестить её?
— Завтра днём приходи, — доктор уже возился со шприцами и ампулами, и я бесшумно вышла, постаравшись взглядом уверить Яринку в том, что выполню обещание.
Возвращаться в домик я не стала, боясь расспросов, которыми меня неизбежно забросали бы девушки. Но ещё больше боялась того, что их утешения будут звучать примерно так: «Яринка поправится, это ещё ничего, а вот меня гость однажды…». Такого я могла уже не выдержать. Оазис, жёлтый от песка и синий от моря, кажущийся на первый взгляд райским местечком с его пальмами и павлинами, с аккуратными, словно пряничными, домиками, сегодня повернулся ко мне иной стороной. Тёмной и глубокой, как воды Русалкиной ямы, скрывшей самые страшные его тайны.