Октябрь. Гостей поубавилось, пляжи опустели, чему я могла только радоваться. Мне нравилось гулять по безлюдью под шум пасмурного моря, под порывами ветра. Думать о том, что вот уже осень, а значит, не за горами и весна, когда я снова увижу Ральфа. А с ним, возможно, узнаю какие-то новости о Яринке: ведь может быть так, что Ян, которому известен номер телефона Доннела, позвонит ему? О том, что будет дальше, я не гадала. Поможет ли мне Ральф выбраться отсюда или снова заведет пластинку про опасности внешнего мира — всё это будет потом, сначала пусть он просто вернётся.
Ноябрь… Я уже не гуляю по пляжам, почти всё время идут холодные косые дожди, темнеет рано. Привезли несколько новеньких девушек, не таких юных, как мы с Яринкой, когда попали сюда, но я чувствую себя старше их. Они ходят заниматься в библиотеку, и я, с разрешения наших преподавательниц, прихожу тоже. Снова слушаю то, что уже проходила, смотрю на новеньких, гадаю: какая судьба выпадет им?
Декабрь. Учу английский, запустила его с лета и теперь стараюсь каждую свободную минуту посвятить зубрежке. А свободных минут у меня много, так что к Рождеству Нина хвалит меня за успехи и хорошее произношение.
Так получилось, что Рождество я встретила вдвоём с Аллой. Остальные мои соседки остались у гостей, а она почему-то оказалась не востребована в праздничную ночь. Мы пили шампанское в столовой, обе грустные, каждая по своей причине.
Но о причинах Аллиной печали я бы ни за что не догадалась, не развяжи алкоголь ей язык. Когда бутылка шампанского почти опустела (причём я к этому имела мало отношения), Алла тяжко вздохнула, доставая из холодильника вторую:
— Вот так это и начинается…
— Что? — спросила я исключительно из вежливости: разговаривать особо не хотелось, мне хватало своей грусти.
— Начало конца, — ответила Алла и оглушительно хлопнула пробкой, подождала, пока пена стечёт по горлышку прямо на пол, и продолжила. — Когда ты выходишь в тираж. Сначала тебя забывают постоянные клиенты, потом ты остаёшься одна в праздничную ночь, и вот — уже никому не нужна. Возраст…
Я фыркнула и подвинула ей свой бокал.
— Это ты не нужна? Какой у тебя возраст?
— Для этих мест — солидный, — отрезала молодая и красивая Алла. — Юным козочкам вроде тебя я уже не соперница. А их привозят каждый год.
Она наполнила мой бокал, залпом осушила свой и печально уставилась в темноту за окном. Где-то неподалеку звучала музыка, чей-то нетрезвый голос пытался ей подпевать, но постоянно срывался на визгливый хохот. Ещё дальше, наверное, у самого Айсберга, с треском рвались фейерверки. Ничего общего с тем, как принято встречать Рождество у православных, за пределами этого сумасшедшего места. Батюшка Афанасий сказал бы — эх, грехи наши…
— Ну и радуйся, — фыркнула я, глядя на быстро хмелеющую Аллу. — Не надоело ещё мужиков обслуживать?
Она посмотрела на меня с искренним недоумением.
— А что я ещё умею? И кому буду нужна? Только и останется, что тут официанткой подносы таскать, а потом в поломойки пойти.
— А почему обязательно тут? — решила я задать давно тревожащий меня вопрос. — Ты ведь свой долг уже давно выплатила.
Алла пьяно хохотнула.
— И что? Куда я пойду? Ни родных, ни жилья, ни документов. Нас же по сути не существует, мы никто!
— Но ведь другие девушки куда-то уходят?.. — полувопросительно заметила я.
Алла задумчиво вглядывалась в янтарную глубь шампанского и молчала, только на губах её медленно рождалась странная горько-боязливая улыбка.
— Хотела бы я знать — куда, — наконец тихо произнесла она. — Уходят… Уходить-то уходят. Да только дурой надо быть, чтобы сказать, будто хочешь отсюда уйти. А то уйдешь…
Она уже заметно опьянела. Может, и нехорошо было с моей стороны этим пользоваться, но я устала от неизвестности.
— Думаешь, на самом деле отсюда никого не отпустят после того, как вернёшь долг?
— Ну почему не отпустят? Силой здесь никого не держат, знаешь же. Контракт, подпись — всё добровольно, расплатилась с заведением — свободна. Вот только, — Алла понизила голос до шёпота, — ты знаешь, какие тут люди бывают? Не знаешь, ты же дикарка… А я тебе скажу. Большие люди. Очень большие и очень известные. Вся церковная верхушка, даже Патриарх заглядывает.