Мысли подруги, как выяснилось, текли в том же направлении, потому что она сказала:
— Раньше бомжи забирались в дачные домики и даже жили там, пока хозяев нет.
— Кто забирался?
— Бомжи. Ну, так называли бездомных людей, батя рассказывал. А потом, когда стали сажать в тюрьму за тунеядство, их всех переловили. Так что наверно можно залезть к кому-нибудь, найти поесть…
Её прервал вновь раздавшийся собачий лай. И на этот раз лай был не ленивым, таким, каким собаки развлекают себя в минуты безделья, а яростным, заполошным. Забренчала цепь, а потом, перекрывая эти звуки, прозвучал длинный требовательный автомобильный сигнал.
Мы рывком сели.
— Кто-то приехал, — шепнула Яринка, но я подняла руку, призывая её к молчанию.
Раздался сердитый мужской оклик и собака замолчала. До нас донеслись обрывки разговора. Кем ни были прибывшие, они не торопились проезжать в сад, а о чём-то деловито и строго расспрашивали сторожа. Спасибо туману, любезно донёсшему эту информацию до наших ушей. Я почувствовала, как волоски по всему телу встают дыбом — непередаваемое ощущение, пришедшее к нам, надо думать, от далёких, ещё мохнатых предков. И кто-то из этих предков сейчас протянул через тысячелетия мохнатую свою лапу, и ею ощутимо пихнул меня в бок.
— Уходим! — я вскочила, сдёрнула пальто с Яринки.
— Ты чего? — возмутилась было она, но я яростно зашипела.
— Тихо ты! Туман далеко звуки разносит. Думаю — это за нами, ищут.
— Да с чего ты взяла? — тем не менее, подруга встала, потянула на себя сумку, — Дачники приехали, вот и всё.
— Может быть. А может, и нет, — не рассказывать же ей про вставшие дыбом волоски и мохнатого предка, — Всё равно надо уходить, нельзя долго на одном месте. Иди попей, и пойдём.
Мы напились впрок, не смотря на то, что воды сейчас, после ливня, вокруг хватало, могло даже быть и поменьше. Обувь и низ колготок у нас стали мокрыми сразу, как только мы выбрались за забор и вступили в лес, а позже благодаря туману и падающим с листьев каплям, отсырела и остальная одежда. Чтобы не замёрзнуть мы шли быстрым шагом, иногда переходя на бег, уходя всё дальше от приютивших нас на ночь садов. Дождя больше не было, и на том спасибо, но вот туман очень затруднял передвижение. В нём я быстро потеряла любые ориентиры и вела подругу наугад. Впрочем, сейчас это было уже не важно, мы не преследовали цели прийти в некую конечную точку, нам просто нужно было двигаться. Мы и двигались, стараясь не замечать голода, грызущего нас изнутри, и рождённой им слабости в ногах. Несколько раз пересекали тропки, однажды вышли к линии электропередач на широкой просеке, но в основном вокруг был лишь сырой лес.
Когда по моим прикидкам наступило позднее утро, туман, наконец, рассеялся. Но тучи не разошлись, было по-прежнему пасмурно и прохладно. Идти мы уже устали, но садиться на мокрую траву совсем не хотелось, поэтому продолжали кое-как плестись вперёд.
— Мы ведь к вечеру вернёмся в сады? — уныло спросила Яринка, — Надо искать еду, я ещё два дня так не выдержу.
— Вернёмся, — успокоила я, не став уточнять, что думаю по поводу шансов раздобыть там хоть что-то съестное.
— И как только раньше жили эти… как их… бомжи? — голос подруги звучал изнеможенно, она делала паузы между словами, словно даже собраться с мыслями ей теперь было тяжело, — И ведь они даже зимой выживали, что же нам так плохо?
Никогда не надо жаловаться. Никогда. А в особенности, говорить, что тебе плохо. Потому что бог, судьба, вселенная, назови как хочешь, не упустит возможности доказать, что может быть ещё хуже. Намного, намного хуже.
Не успела Яринка договорить роковую фразу, как далеко в лесу, у нас за спинами зазвучал собачий лай. И был это не простой лай, а лай азартный. С таким лаем наши маслятовские лайки гнали добычу по тайге.
Яринка замерла с повисшей в воздухе ногой, её ресницы задрожали, рот жалобно округлился.
— Собаки…
— Если бы только собаки, — я дёрнула подругу за руку, выводя из ступора, — Это могут нас искать! Бежим…
Просить дважды не пришлось, Яринка рванула вперёд с такой резвостью, что временно оставила позади даже меня. Я спешила за ней, изо всех сил стараясь подавить прущую из подсознания панику, густой тёмный страх загнанного зверька, лишающий воли и разума. Нельзя полагаться на одни инстинкты, сейчас, как никогда нужно думать головой. Хотя, о чём тут думать? Спрятаться посреди леса, если нас действительно преследуют собаки, не удастся, а значит остаётся одно — бежать, пока хватит сил.