— Ну, вот видишь, как здорово! И попой вилять не пришлось, тебя и так заметили. Иди!
— Разве это можно? — я всё не могла расстаться с подносом. — Я же на работе.
— Это нужно! — Ася выхватила у меня из кармашка блокнот. — Я сама разберусь с твоими заказами, а ты посиди с гостем, вдруг он намерен стать твоим постоянником? Игнат сказал — одиннадцатый столик?
Ася снова приникла к окну раздачи, вглядываясь в полутьму зала, и вдруг замерла. Потом медленно повернула ко мне побледневшее лицо.
— Что там? — нервно спросила я. Было очень странно видеть всегда весёлую Асю такой испуганной.
Она тяжело сглотнула, отвела глаза. Но всё-таки ответила, понизив голос почти до шёпота.
— Дайка, там Ховрин. И это очень плохо.
— Почему плохо? Кто он такой? — я сунулась было к окну, но Ася оттёрла меня в сторону и, взяв за плечи, быстро зашептала:
— Слушай внимательно. Сделай всё, чтобы ему не понравиться. Не знаю там, чавкай, чешись, в носу ковыряйся, слюни пускай, но чтобы Ховрин тебя не купил! Это такая сволочь… девочки от него сразу в клинику попадают. Ему нравится издеваться, понимаешь? Мучить, бить, он от этого возбуждается… И платит за это, у гада денег куры не клюют. Когда он появляется, мы все тут молимся, чтобы только не выбрал. Но ведь всё равно кого-то выбирает. Постарайся, чтобы не тебя.
Я глядела на неё во все глаза, постепенно переполняясь страхом. О клиентах-садистах в Оазисе мне не приходилось слышать, за исключением той истории, когда девушка бросилась в Русалкину яму, не выдержав издевательств своего постоянника. Но это я приняла за выдумку, легенду, такую же, как плавающие по ночам у берега русалки. Но раз Ася говорит…
— Я могу отказаться? Не идти к нему?
— Нет, — она сжала моё запястье. — Если гость приглашает девушку за свой столик, это честь для неё. Отказаться значит оскорбить гостя, тебя накажут. Просто иди и постарайся создать у Ховрина самое отвратительное впечатление.
И я пошла. Одиннадцатый столик располагался в самом конце зала, так что я успела разглядеть устрашающего Ховрина ещё до того, как приблизилась к нему. Грузная фигура, редкая полуседая поросль на голове, клочкастые брови над набрякшими веками, оплывшее лицо с хмельным румянцем на дряблых щеках. Лет пятьдесят или побольше. В общем, внешность, и так не вызывающая никаких приятных ассоциаций, а уж если вспомнить о наклонностях её обладателя…
Ховрин тоже заметил меня издалека и подслеповато щурился, наблюдая за моим приближением.
— Доброй ночи, сударь, — сказала я, останавливаясь перед ним и стараясь натянуть юбочку как можно ниже на бёдра. — Вы хотели меня видеть?
— Уж хотел, — буркнул Ховрин. Голос его оказался глухим, надтреснутым. — Садись. Да не туда! Рядом со мной садись.
Я, попытавшаяся было примоститься напротив него, испуганно выпрямилась. Меньше всего хотелось оказаться в непосредственной близости с этим полным, угрожающе крупным мужчиной, но спорить было ещё страшнее.
— Вот так, — буркнул Ховрин, когда я осторожно опустилась за стол рядом с ним, чуть не закашлявшись в отвратительном облаке сигаретного дыма, алкогольных испарений и запахе пота. Скромно сложила руки на коленях, уставилась на них, не смея поднять глаза. А Ховрин, в свою очередь, уставился на меня. Я почти физически ощущала, как его цепкий взгляд ползает по моему телу, подобно мокрице.
— Плоская слишком, — наконец вынес вердикт гость. — Но будем надеяться, что со временем всё, что надо, вырастет. Нам торопиться некуда, верно?
От его слов я съёжилась ещё больше. Нам? Значит ли это, что он собирается меня купить?
— Так ты девственница? — не дождавшись моей реакции, спросил Ховрин, и я осторожно кивнула.
— Неужели? — скривился он. — Из дикарей, но целка? Разве у вас там не принято трахаться со всеми подряд?
На этот раз обида оказалась сильнее страха. Я подняла глаза, посмотрела в полупьяное сытое лицо и тихо, но вызывающе ответила:
— Нет. Это только здесь так принято.
Ховрин моргнул. И внезапно зашёлся визгливым бабьим смехом, хлопая себя по мясистым ляжкам.
— Хороша! — выдавил он сквозь клёкот. — Дикарка!
Дотянувшись до полупустого бокала, он осушил его, со стуком опустил на стол, крякнул. К нам тут же подбежала официантка, торопливо наполнила бокал. Ховрин отогнал её небрежным жестом, вновь обернулся ко мне.
— И откуда мне знать, что ты не порченная? Может, местный коновал тебя уже по-быстрому заштопал?
Я неопределённо пожала плечами. В голову пришла мысль, что, если не разубеждать Ховрина в своей «порчености», то, может, он потеряет ко мне интерес, не захочет тратить деньги на б/у?